И уж совершенно не вызывает никаких сомнений, что нет ничего более бесполезного, чем что бы то ни было (еще раз повторю: ЧТО БЫ ТО НИ БЫЛО) кому бы то ни было говорить. ещё более нелепо все равно постоянно не закрывать рта, пусть даже и перед зеркалом, и не терять при этом надежды. Надежда — это вообще чушь. Ваня в корень зреет. Всё амино-кислоты сплошные, куда ни сунься!
Что касается покорного служки, то я прекрасно себе отдаю отчет, что все мы люди-гОвна, не исключая самых прекрасных женщинок (да и вообще без них никак и ни в чем не обходится), и что никто никому сто лет как на хуй не падал, то бишь, ещё родиться не успел, а уже на хуй не падала никому чья-то там вечная душа, и все мы лжем не со зла, а от того, что просто лжем, и предаем когда, то на самом деле не предаем, а стремительно мутируем плюс обстоятельства, опять же, какая уж жизнь без обстоятельств, без обстоятельств никакая жизнь решительно никак невозможна, и то, что я занят вашей непокорною писаниной вашей же покорной, блядь, госпожи, ибо от мужчины у меня только хуй и ориентация исключительно на женский пол, — это, конечно, происходит не потому, что так надо хоть какой-нибудь твари, включая нашего Господа, или там какой-нибудь пассионарный процесс можно тоже легко от нЕ хуя делать сюда приписать, а просто потому что у меня в голове так карта легла, а у вас сейчас тоже очевидно как-то по-своему она в вашей голове, в каковую вас безусловно ебать-колотить, улеглась, раз уж вы до сего места дочитали, и у всей ебаной вселенной голова безвольно свисает с плеч, клонится, клонится вниз, и самым лбом в клетчатый и тихий океан, разложенный зачем-то на этом столе, очевидно потому, что какая-нибудь ещё карта, у кого-то, может даже и у хозяина повиснувшей (между ушей. Мудак! Разве так говорят, повиснувшей?! А мне нравится!) головы, как-то опять же легла.
Честно говоря, я почему-то никак не могу набраться мужества и сказать прямо и просто несколько простых и банальных слов. Во-первых, да, я мудак, графоман и не писать не могу. Оправдывает меня то, что испугавшись некоторой нарисовывающейся статичности в собственных текстах я после того, как накропал божественную комедию «Вася», решил не писать до тех пор, пока не поменяется моя голова, чтобы не писать всю жизнь одинаково и вследствие этого скучно, как все писатели. Кроме прочего, я бы сейчас, спустя уже целых восемь месяцев так и не начал писать, если бы не те обстоятельства, ради изложения которых я и затеял эту очередную скучную и печальную повесть, которая по всей видимости, во всяком случае, для меня, обещает стать существенно более печальной, нежели «Ромео и Джульетта» в переводе господина Пастернака.
