Снаружи было темно, сыро и очень прохладно, если не сказать - холодно и, притом настолько, что меня всего тут же начало колотить крупнокалиберной дрожью.
Лангедока с Гримиром я нашел в конюшне, где стояли наши кони и лошади, когда я вошел, то долго не мог отделаться от чувства, что они только что прекратили о чем-то яростно спорить и никоим образом не хотели это выказывать: оба часто дышали, хищно раздувая ноздри и играя желваками, у обоих глаза тлели огнем недавно кипящей ярости и оба держались подчеркнуто отстраненно друг от друга.
Решив сделать вид, что ничего не замечаю, я как можно более дружелюбно произнес:
- Всем привет. Ну что, где тут моя коняга? А то надо бы ее оседлать хотя бы...
- Оседлан уже! - Зло буркнул Гримир. - Граф постарался.... Можешь благодарить.
Лангедок промолчал, лишь отвернулся, сделав вид, что перебирает свою походную суму.
- Ого! - Невольно вырвалось у меня. - Спасибо, Лангедок! Я твой должник, иначе бы я час провозился с этой упряжью да еще в такой тьме кромешной.
- Не стоит благодарностей. Мне это вовсе не в тягость.- Граф был учтив, даже не поворачиваясь лицом к собеседнику.
Наконец, взвалив на своих скакунов по полупустому мешку с провиантом, мы тронулись в путь и, едва выехав за ворота, припустили скорой рысью. Во главе нашего маленького отряда оказались Дрольд с Лангедоком, далее следовали мы с Торгвином и замыкал кавалькаду хмурый насупленный Гримир.
Покачиваясь в седле и отчаянно борясь с утренней тошнотой и тягучей сонливостью, я кинул мимолетный взгляд на свои несчастные руки и... обомлел, дурнота и сонливость моментально ретировались, даже не помахав хвостами на прощанье. Мои кисти были лишь слегка поцарапаны, словно дня три назад я случайно задел шероховатую стену.... двадцать раз подряд! И никто бы не сказал (даже я), что еще несколько часов назад каждый миллиметр кожи моих рук был изуродован глубокими порезами и утыкан зазубренными, а в некоторых местах и обугленными занозами и щепками. Наверно я слишком громко поразился данному факту, потому что на мое удивленное восклицание Торгвин и Лангедок повернулись в седлах, глядя хмуро и вопросительно. Я помахал перед лицом кистями рук, пытаясь таким образом показать причину своего неслабого удивления, но на скаку и в сумерках мои отчаянные жесты были не поняты, а потому проигнорированы. Всё ограничилось лишь недоуменными переглядками и пришпориванием коней.
