Было это осенью, в дождливый день. Небо плакало, на земле — мрак и унынье, а на станции полно людей. Пассажиры входят и выходят. Все бегут, толкаются, а наш брат, как водится, больше всех. Торопятся, лезут один через другого с чемоданами, узлами и постелью. Шум, гам, гомон! И в самой гуще — он и она. Оба нагружены всякой снедью, как обычно; оба лезут в одну дверь, как всегда. И вдруг… Что случилось? Обе корзины на земле, булки, яйца, бутылки с сельтерской и апельсины валяются в грязи, а в воздухе — крики, визг, слезы и проклятия сливаются с хохотом кондукторов и голосами пассажиров. Звонок, свисток, еще минута — и мы едем.
В вагоне — разговор, люди судачат все сразу, как женщины в молельне или как гуси на ярмарке… Трудно уловить, в чем суть разговора. Прорываются лишь отдельные фразы:
— Урожай на плетеные булочки…
— Разгром яиц…
— Чем ему не угодили апельсины?
— Что тут спрашивать? Жандарм!
— Во сколько вы оцениваете убытки?
— Поделом! Пусть не лезут, пусть не надоедают!
— А что же им делать? Люди ищут заработка!
— Ха-ха-ха! — доносится густой басовитый голос. — Еврейские заработки!
— Вот как? — слышится в ответ визгливый голосок. — Вы можете предложить лучшие? Давайте их сюда!
— Молодой человек! Я не к вам обращаюсь! — гремит бас.
— Не ко мне обращаетесь? А вот я обращаюсь к вам: вы можете предложить лучшие заработки? Ах, вы молчите! Почему же вы молчите?
— Чего от меня хочет этот молодой человек?
— Чего мне хотеть? Вы говорите: «Еврейские заработки», — я и спрашиваю: у вас есть лучшие? Давайте их сюда!
— Вот еще пристал! Скажите на милость!
— Тише! Тише! А вот и она.
— Кто?
— Да вот эта женщина, что с корзиной.
— Где она, эта красавица? Где?
— Да вот же, вот!
Конопатая, раскрасневшаяся, с глазами, опухшими от плача, проталкивается она с пустой корзиной, ищет места, потом садится на опрокинутую корзину, прячет глаза в порванную шаль и потихоньку плачет.
В вагоне воцаряется тишина. Разговоры прекратились. Все словно лишились языка. И вдруг раздается густой бас:
— Чего же вы молчите, люди добрые?
— А чего нам кричать?
— Надо бы собрать сколько-нибудь.
Интересная история! Знаете, кто это говорит? Тот самый, что смеялся над еврейскими заработками. Странная личность в странном головном уборе — нечто вроде картуза с прямым глянцевитым козырьком. К тому же он носит синие очки, так что глаз не видать. Глаз нет, только нос торчит, мясистый, толстый, картошкой.
Недолго думая он срывает с головы свой картуз, первый бросает в него несколько серебряных монет и переходит от одного к другому, гремя своим басовитым голосом:
