Мы договорились, что в субботу Том займется моей гостиной. Ни план, ни перечень материалов, ни стоимость работ не оставили меня равнодушной. Когда он пришел в контору Роберты с контрактом в руках и обстоятельно объяснил, что все удовольствие обойдется мне в четыреста пятьдесят семь долларов, я удивилась:
— Но ведь за работу вы получите только сто сорок два доллара, остальное пойдет на материалы. Не очень-то вы заботитесь о своей выгоде.
— Все в порядке. Конечно, если вы захотите предложить мне чаевые…
— Нет, я говорю о другом. Для меня это приятная неожиданность. Но может быть, все-таки не стоит утруждать вас и я сама управлюсь с этими полками?
Отсмеявшись, он сказал, что придет в субботу к девяти утра и до вечера постарается все устроить.
Очевидно, я всю неделю представляла себе эту встречу. Люди в Коульмене сердечные, ничего не скажешь, но я не знаю, чего было больше в их отношении к новичку, вклинившемуся в их жизнь, — сдержанной любезности или подозрительности, деликатности или сомнения. Завсегдатаи в кафе охотно шутили со мной, но ни разу не пригласили на пикник или званый ужин. И женщины в дамском салоне были дружелюбны и разговорчивы по дороге домой, но приглашать к себе на обед явно не торопились.
И, кроме того, был Билли. Глупый добряк Билли, который каждую пятницу работал у меня в саду. Два раза в неделю он выполнял мелкие поручения для Роберты, а у меня он подстригал газон, разравнивал граблями клумбы, подметал дорожку — все за пятнадцать долларов в неделю. Садовник из него был никудышный и он редко доводил дело до конца: то забудет выкосить уголок, то оставит на дороге срезанные ветки. Ну, и интересным собеседником его трудно было назвать. Обо всем приходилось напоминать ему по нескольку раз и постоянно подбадривать.
С Робертой мы ладили неплохо, но и тут не было и намека на приглашение пообедать вместе с ней и Гарри. Этого даже скорее можно было ожидать от Гарри, чем от нее. И я привыкала к Коульмену очень медленно.
Летом было много приезжих и в мелькании лиц я не делала различий между ними и старожилами. Кое-кто задерживался на пару недель, кто на месяц, другие до осени. Если в бакалейном магазине или на почте меня окликали: «Послушайте, вы — адвокат? Можно задать вам один вопрос?» — это не сулило дальнейшего знакомства. А если потом меня и приглашали приятно провести время, то этим я была обязана своей бесплатной консультации.
С другой стороны, меня больше не мучали сочувствующие глаза моих старых друзей, а уж скрывать депрессию в коротком телефонном разговоре я худо-бедно умела. «Черт возьми! — кричала я в трубку. — Убегаю, не могу говорить. Позвоню вам попозже!» И дело было улажено. А когда хандра проходила, можно было и перезвонить.
