Я люблю время | страница 6



А мимолетная дружба со смертными? Это ведь немыслимо – помнить и вновь, и вновь переживать все потери, в досаде и с муками совести сопровождать, не разделяя, неминуемое увядание тех, кого любил, с кем делил радости и труды, с кем стоял плечом к плечу, спиной к спине и делился последним…

А азартные игры?… Что такое азарт? Это болезненная жажда увеличить выигрыш, либо – и гораздо чаще – отыграть проигрыш, то есть память о внезапно и беспричинно утраченном и надежда на внезапное и беспричинное счастье. Про память я уже высказался, а надежда… Я бы мог быть самым удачливым игроком всех миров и народов, но… Всегда знать заранее и всегда выигрывать блага насущные, которые и так к твоим услугам в любом количестве, – еще скучнее, чем не играть… Я и не играю, если только этого не требуют обстоятельства положенные мне по ситуации.

А «радость» от постепенного прогресса в очередном мирочке, Вековековье не в счет?… Сейчас я объясню, почему невинное слово «радость» поставил в язвительные кавычки. Научил я племя неких кроманьонцев стабильно добывать огонь, причем, для надежности, несколькью разными способами: камнем о камень, трением, от грозы – лет десять потом гордился, поклонения принимал… Но дальше пошли внутриплеменные невыпалываемые интриги по приоритету. Одного «прометея» казнишь, порубишь на щепу, глядь – пяти лет не прошло – другой лезет в авторы. Ну не сам, жрецы его вытесывают, губы салом и кровью мажут, в голодный год дубинкой в лоб охаживают… А я там – чужак с раздражающими паранормальными способностями, конкурент «ихним» священнодеям. Лишний рот. И, вдобавок, неизбывный: они умирают, а я никак. Пустяк, казалось бы, но приводит их в полную досаду… И вообще – если бы не охота с целью пропитания – предельно скучно жить в том кайнозое, почти как на Марсе, и самки – так себе, невоспитанные, небритые, с запашком… Но страстные. В конце концов я их, кроманьонцев, так и бросил на самостоятельный долгий путь к прогрессу. Авось, через десяток-другой тысячелетий, навещу, проверю, как они там без меня. Зачем, спрашивается, мне нужны были приоритеты и их благодарная память? Вздумалось так, взбрендилось; впрочем, опыт всякий хорош и особенно успешен, когда он уже накоплен, а заготовка все еще чиста и бела, как в первый день творения, не попорчена и не потерта.

Отсюда вывод: время от времени приходится изымать из обращения не только фрагменты собственной памяти, но и лишать воспоминаний о себе (и обо мне) целые народы, коллективы и племена, тем более, что последнее просто, а простое обычно элементарно.