— Понравились вам муки бедного Деметриуса? — спросил он.
— Очень, — прошептала она и уставилась на коричневую обложку в их соединенных руках. Она страшилась посмотреть ему в глаза. Вдруг растает и растворится в нем навсегда?
Какими чарами он ее заколдовал?
— Очень красивые стихи, — добавила она. — Я прямо вижу лучи солнца и летние лесные поляны, чувствую тоску Деметриуса. Как, должно быть, ужасно испытывать к кому-то подобное.
— Ужасно такого не испытывать, — ответил он. — Жизнь без страсти — пустая и холодная раковина.
Анна засмеялась. Видимо, не она одна «скрытый романтик».
— Думаете, лучше сгореть, чем замерзнуть? Страсть поглощает целиком, без остатка, пока не останется ничего, кроме пепла. Деметриус несчастен, потому что желает Диану.
— Верно. Но Диана не может ответить ему любовью по своей природе. А если бы могла, это была бы чудесная любовь за гранью воображения. Даже безответная любовь чудесна, ведь, по крайней мере, Деметриус умеет любить. И это дает ему ощущение жизни.
Анна улыбнулась и осторожно приложила свободную руку к его щеке. Ладонь уколола отросшая за день щетина, а сама кожа была теплой и гладкой, как атлас. От прикосновения на его щеке дрогнул мускул.
— Полагаю, вы тоже скрытый романтик, Роберт. Завидуете пастуху?
Он улыбнулся и быстро повернул голову, поцеловав ее ладонь.
— В каком-то смысле. Он хочет чувствовать себя живым — по-настоящему живым — хоть на одно мгновение.
— Пока любовь его не убьет.
— Пока не убьет. Я вижу, вы посмотрели вдаль.
Анна откинулась в кресле, наконец забрав у него руку. Но, даже не прикасаясь к нему физически, она ощущала между ними незримую связь.
— Вы не чувствуете себя живым, Роберт? — спросила она.
Тот вновь опустился на каминный приступок, лениво оперся на локти и скрестил в лодыжках вытянутые ноги. Он переоделся с их утренней встречи: сменил мятую испачканную рубашку на новую и модную. Еще на нем был дорогой дублет цвета бургундского вина, с черными атласными прорезями на рукавах и рядами сияющих золотых пуговиц и бриджи из тонкопряденой шерсти. На ногах отличные испанские сапоги, отполированные до блеска. В ухе — жемчужная серьга.
Он явно собирался поразить кого-то своим нарядом, и Анна подозревала, что не ее.
— Иногда мне кажется, что я уже мертв и лежу в могиле, — ответил он.
Правда, говорил легко и шутливо, но Анне показалось, что она слышит в глубине оттенок горечи — оттенок правды.
— Истинные, глубокие чувства Деметриуса для меня уже потеряны. Я могу лишь изобразить их на сцене.
