— Моравека?
— Да.
— А нельзя сегодня?
— Нет. Следователь сможет только завтра. Да и пропуск на сегодня выписывать уже поздно, слишком сложная процедура. Так что не волнуйтесь, любуйтесь Прагой, командировочные все равно идут.
«Все как у нас, коль приехал в командировку — расслабляйся и никуда не торопись, — вновь подумал Гольцов, смотря на мелькающую залысину Войтека. — Я, кажется, понимаю, почему его ко мне прицепили. Не только из-за знания русского, а еще чтобы отвязаться, хоть ненадолго».
Гостиница на окраине города оказалась весьма недурной, несмотря на «жалкие» три звезды. Просторный номер, хорошая мебель, сантехника, а главное — вид из окна на какой-то древний замок.
— В этом замке Фауст продал душу Мефистофелю, — «по секрету» сообщил портье.
Георгий скептически улыбнулся: обычная лапша для туристов. Он знал, что, по легенде, сделка с дьяволом состоялась в Праге. Но был уверен: эту сомнительную честь оспаривали сразу несколько замков, причем этот, напротив, вряд ли входит в их число. Уж очень был невелик, словно амбар с башенками. Тесноват для падшего ангела.
С соседями не повезло. Группа очень упитанных немцев, чьи животы едва протискивались в дверные проемы. Всю ночь они гудели. В самом прямом смысле этого слова. А под утро за стенкой раздались крики «швайн, швайн» и женские визги.
На удивление, утром соседи так же проявили неожиданную прыть. То ли рано встали, то ли вообще не ложились, но, как только наступило время завтрака, словно орда ворвались в ресторан и основательно почистили шведский стол. Гольцову, который встал полвосьмого, остались лишь легкие салатики да одинокий кнедлик на засыпанном крошками блюде.
«Ничего, ты же не жрать сюда приехал», — успокаивал себя Георгий, наполняя глубокую фарфоровую тарелку капустой провансаль с красным вином и маринованными сливами.
Вацлава Моравека привели, держа под руки, два дюжих охранника. Он оказался рослым здоровяком с длинными, до плеч, волосами. «Странно, что его не подстригли», — отметил Георгий. По паспорту осужденному было сорок семь лет, на вид — цветущие тридцать. Запястья Моравека скрепляли браслеты. Он оглядел полупустую комнату, в которой, кроме серого стола и нескольких стульев, ничего не было. Прищуренные глаза скользнули по следователю, задержались на Гольцове. Казалось, этот взгляд вытягивает из человека всю душу и препарирует.
Охранники сняли наручники и усадили заключенного на металлический стул, привинченный к полу. Следователь сказал что-то по-чешски и развернул папку на пластиковом столе.
