— Нигде его нет… стало быть, это не несчастный случай.
Но от этого им не стало легче.
— Могли и не привезти в больницу, не вызвать «скорую помощь», — хмуро сказал Алек. — Водитель, который его переехал, мог из страха перед ответственностью спрятать труп.
— Алек, — прошептала пани Пегусова. — Как можно… О чем ты говоришь!
— Я же не утверждаю, что именно так случилось. Я только предполагаю… вслух.
— Пожалуйста, предполагай про себя.
Алек опустил голову.
— Не вижу другого выхода, — тихо сказал отец, — надо звонить в милицию.
И он набрал номер отделения.
В отделении обещали, что начнут розыски и позвонят, как только о Мареке поступят какие-нибудь сведения. Всю ночь в доме Пегусов никто не сомкнул глаз, но телефон молчал как заколдованный.
В два часа ночи, как обычно, из ресторана вернулся пан Фанфара. Он очень удивился, что никто не спит. Когда ему рассказали о несчастье, пан Фанфара с минуту не мог произнести ни слова. Потом упал на стул и закрыл лицо руками.
— Это был такой хороший… такой хороший мальчик, — шепотом повторял он, — но не все его понимали, потому что ему всегда во всем не везло. Он старался поступать хорошо, а все оборачивалось против него.
— Вы причитаете, как на похоронах, — зарыдала пани Пегусова.
Пан Фанфара замолк, но по-прежнему не находил себе места. Он вскочил со стула и принялся ходить по комнате взад и вперед, от волнения то снимая, то надевая усы.
— Это так опасно, — сказал он вдруг, останавливаясь перед паном Пегусом. — Боюсь, что он попал в какую-то темную историю. Ему ведь всегда ужасно не везло. И самое страшное, что во всем виноваты мы.
— Мы? — воскликнул пан Пегус.
— Мы были очень легкомысленны. Ведь Марек рассказывал нам о происшествии в сквере Ворцелла.
— Вы думаете, что эта история… — лихорадочно прервал его пан Пегус, — что эта история имеет какую-то связь?..
— Если действительно все было так, как говорил Марек, если принять во внимание Очкарика и взлом, то история эта внушает мне опасения.
— Вы думаете, что…
— Это были тревожные сигналы, — поднял кверху палец пан Фанфара, — однако мы их преступно недооценили.
Пан Фанфара снова принялся метаться по комнате. Его примеру последовал и пан Пегус. Так они метались около часу.
Наконец пан Фанфара достал виолончель и заиграл грустную мелодию. Виолончель жаловалась, рыдала и плакала, как человек.
— Перестаньте! — со слезами на глазах воскликнула пани Пегусова. — Ваша виолончель плохо настроена, а мы и так расстроены.
