— Я у вас уже полтора месяца не работаю, небось другого взяли.
— Работаешь, и, между прочим, жалованье за все полтора месяца тебя ждет. Я верных друзей в беде не бросаю. — И смотрит на меня укоризненно.
Нехорошо получилось, все-таки я по-свински говорил с ним.
Помолчали, потом Франжье говорит:
— Тот судья, что твое дело рассматривал, подлец. Он таких, как ты, ненавидит. Он не имел права тебя и на неделю сажать, не то что на полтора месяца. Самодур!
— Что уж теперь говорить…
— Ну, дело твое. Я бы так не оставил, но если ты из тех, кто, получив по щеке, подставляет другую, дело твое.
— Что ж мне, на него в суд подавать, на судью?
— Можно и это, но у них одна шайка, рука руку моет.
Опять молчим. Вступает Гудрун:
— Знаешь, когда мне сказали, я хотела пойти и застрелить этого судью. Шеф еле удержал. Но это и сейчас не поздно.
— Опять ты за свое. По тебе весь суд, включая уборщицу, перестрелять надо.
— Весь не весь, а кое-кого не мешало бы. Но сейчас разговор о другом. Если оставишь всю эту историю безнаказанной, то этот судья такое натворит… Надо его наказать!
— Кого? — Я даже не сразу понял.
— Судью — кого же! Словом, у меня есть план. Мы его подстережем, знаю где, вывезем в лес и там «поговорим» с ним.
— А на следующий день нас арестуют, и он же даст нам по пять-десять лет. Прекрасный план, — смеюсь.
— Не бойся, у меня все продумано. Ты, я, еще двое надежных ребят заходим к нему в гараж, когда он машину вечером ставит. Будем в масках. Свяжем, вывезем в лес, пересчитаем ребра, а потом позвоним в «Скорую», скажем, где искать.
— Об алиби не беспокойся, — вступает Франжье. — Я и вся контора подтвердит, что весь вечер и часть ночи работали. Готовим сложное дело.
Я перестаю улыбаться. Раз уж не только эта сумасшедшая Гудрун, но и такой умный, опытный, хладнокровный человек, как наш шеф, толкает меня на эту авантюру, значит, это не авантюра, но вполне реальное дело. Вдруг сорвется — это же тюрьма не на пустяковых полтора месяца, на долгие годы (меня пробирает дрожь). С другой стороны, с каким удовольствием врезал бы я этой жирной свинье, чтоб знал, как расправляться с невинными людьми…
В конце концов они меня все-таки уговорили. Так завели, что я чуть не побежал, как был, с ножом и вилкой в руках, протыкать того судью.
Теперь, когда я спокойно все анализирую, я понимаю подоплеку. И эти полтора месяца тюрьмы, и жажда мести, и уязвленное самолюбие, и то, что говорили Франжье и Гудрун…
И жаркий август, и роскошный ресторан, и дорогой обед, коньяк, вино, музыка.
