Дальнейшее понятно. Матрос, как представитель трудящихся классов, ничуть не растерялся: и хижину смастерил из веток и листьев, и рыбы наловил на какие-то сучки, и костер развел, тем более что спички были. Дамочка и тут принялась на него покрикивать, уверенная в незыблемости их иерархического неравенства. Но не тут-то было: матрос отвечает ей великолепным презрением и готов ей покровительствовать только в случае полной и безоговорочной капитуляции. В мире природы рушатся искусственные конвенции социальной культуры и восстанавливается естественный порядок. Но при этом естественный человек отнюдь не добр, как полагали Руссо и Толстой, а ровно наоборот: в нем проявляется хищный зверь, лишенный каких-либо высокочтимых добродетелей. А это уже де Сад или, если угодно, Гоббс: война всех против всех. Надо ли удивляться, что Марианджела Мелато оказалась в полном подчинении у Джанкарло Джанини, в том числе сексуальном. Но это еще не всё: пикантность ситуации в том, что ей такое положение нравится, она не только любит, но обоготворяет своего господина, внося весомый и зримый аргумент в старинный тезис о женщинах как рабынях мужчин.
Вот за этот месседж и обозлились на Лину Вертмюллер феминистки. Это очень некорректный политически фильм. Но он целит не только в феминизм, но и в левую мифологию. Матрос Джанини совсем не в восторге от своего господствующего положения, он хочет вернуться в нормальный мир (тот самый, в котором буржуи эксплуатируют трудящихся). Есть в фильме такая сцена. Они развели и постоянно поддерживают костер, чтобы проходящие суда могли их заметить по дыму. И вот однажды, наевшись рыбы, матрос задремал, а дамочка увидела пароход – и тут же затоптала костер: ей не хочется на материк, ей с милым рай и в шалаше. Потом, разомлев в любовных играх, она признается в этом своему господину – и какую же выволочку он ей устраивает!
Есть еще одна сцена, о которой нельзя не вспомнить. Марианджела что-то нашептывает Джанкарло (мы не слышим что), предлагая какой-то вариант любовных утех. Поняв, в чем дело, Джанини возмущается: ну и придумают эти буржуи!
Эта ироническая идиллия кончается, затерянных в море находят, и восстанавливается цивилизационный порядок. Невольные любовники понимают, что к прошлому возврата нет. Дамочка грустит, матрос тоже вроде как печален, но его жена, смекнув, в чем дело, в чисто итальянском фуриозо расцарапывает ему физиономию. Никакого рая нет, никакого золотого века не было, а живи, человек, как живешь – в культурном строе, предполагающем, если говорить скромно, разделение труда, а если пышно – социальную иерархию.
