Борис Парамонов на радио "Свобода" 2012 (январь) - 2013 (май) | страница 68



Борис Парамонов: Антихристова вера большевиков - это, по Бердяеву, религиозный феномен, в чем и выразилось направление времени, как бы его ни искривляли идеологические догмы коммунизма. Правда идущей истории - религиозная правда, возвращение к религиозному переживанию мира, что в извращенной форме присутствует и в коммунизме. Бердяев говорит, что нельзя отбрасывать достижений новой истории, и важнейшего из них - опыта свободы. А вот Нафта у Томаса Манна то же самое новое средневековье связывает прямо с социализмом, который в его трактовке становится тоталитарным, причем не закрывает глаза на ужасные его стороны: "Не освобождение и развитие личности составляют тайну и потребность нашего времени. То, что ему нужно, то, к чему оно стремится и добудет себе, это - террор".


То есть, отталкиваясь от современности, Бердяев идет не к большевизму, конечно, и не к старому Средневековью, а именно что к Новому, который он видит как некий антитезис провалившейся в яму мировой войны нынешней европейской культуры. Это антитезис, но  можно надеяться на некий будущий потребный синтез. Бердяев, например, не хочет уступить свободы как ценного приобретения Новой истории. Не будем отождествлять его ни с коммунистом Лукачем, ни с иезуитом Нафтой.

Александр Генис: Хотя, справедливости ради, следует заметить, что в наше время иезуиты стали как раз левыми: теология освобождения, постоянная критика Ватикана, интерес к Третьему миру.

Борис Парамонов: Так ведь и Нафта левый!  В том-то и своеобразие той эпохи, что крайне левые обратились в крайне правых, вчерашние революционеры-большевики - в деспотических государственников, в строителей идеократии. Об этом тогда же написал большую статью С.Л.Франк, другой известный философ-эмигрант: об устаревшем, не отвечающем современной обстановке разделению на правых и левых.

Александр Генис: Вернемся в 21 век. Как Вы, Борис Михайлович, считаете, нынешняя наша оценка книги Бердяева – может ли она быть позитивно-безоговорочной? Ведь мы видим, что история пошла не так, как ему виделось, что никакого синтеза демократии и Средневековья не произошло, а пошла прямая борьба на уничтожение тезиса и антитезиса, демократии и фашизма.

Борис Парамонов: И понятно, почему. Как раз большевики могли сговориться с фашистами, Сталин с Гитлером; ведь известно, что он готов был предложить Гитлеру мир на условиях дальнейшей договоренности. Но в войну вступили Соединенные Штаты Америки – молодая страна, страна молодой демократии, не испытавшая тех кризисов и крахов, которые претерпела в двадцатом веке старая Европа.