Рассказывать об этом бессмысленно. Объяснять — бессмысленно вдвойне. Секунде равен час. Часу — день, дню — месяц!.. Ах, все!!! Как все?!. На лице обескураженность, затем отчаяние. Все облетело. И листва, и лепестки ромашки, и волосы с головы… Ты готов снестись, как курица. Только черным цветом. Скорлупа черная, а желтка нет. Вместо — капля души, или ошметочек ее… Несут… Какого цвета ошметочек, простите?..
Противоядие против смерти… Ах, какая нужда в нем! Какая величайшая потребность в нем! Придумать что-либо замечательное или взаправду обнаружить противоядие!.. НЕТ противоядия против страха смерти!!! Всегда, каждую минуту представлять себе, что болен неизлечимо, веровать в это, как в Бога, сильнее, чтобы, когда по-настоящему, не так неожиданно, не так головокружительно больно, не так, будто в замедленной съемке наблюдаешь, как пуля летит в твою голову. Есть время рассмотреть калибр и искупаться в адреналине от предстоящего конца. Ах, ах, ах… Врезалась в череп и…
Она… Существо Божественное. Чиста и бела, как перышко из лебединого крыла. Ее столкновение со мной — неудача. Я словно окатил ее одиночеством, подморозил своей смертью. Так в трехлитровую банку молока попадает жирная чернильная капля. Но молоко столь густо, столь огромно в нем бессмысленное стремление жизни, и чернил в сливочной белизне не видно… Так преисподняя не в состоянии загадить райской прозрачности… От Бога… Спасибо ей, спасибо Ему за прозрачную глупость бытия!
Ее молодость, ее юная чувственность, жизнерадостность еще более подчеркивают мою конечность, мое увядание. Что странно, я никогда не думаю о ее конечности, о том, что, вполне вероятно, она скорее увянет, несмотря на долгое время, которое я жил до того момента, пока родилась душа лебедушки. Вероятно, мне плевать! Эгоист?!. Впрочем, она лет на тридцать переживет меня!!!
Влечение к смерти — влечение к преемственности. Умерла твоя мать, и непреодолимое желание броситься в ту же реку, над которой нет солнца, над которой всегда черно, и догнать рыжую и уткнуться в мертвые колени своей седой головой, и плакать бесконечно и искренне, как только можно рыдать над мертвым материнским лоном, из которого произошел на короткое мгновение, на искру одну, не успел взмыть к небесам, а уже сам мертв, воспитав в своих детях собственную смерть. Смерть — наследственная болезнь!
Умереть в порыве, вдохновленным! Ах, как хочется истовой, настоящей религиозности! Как самообмана, как средства от трусости, такой простительной, когда речь заходит об умирании. Превращение в монаду, или приобщение ко Всеобщему Адаму, много чего еще. Цепляешься так, что ногти трещат, а червь сомнения поглощает тысячелетнюю мудрость запросто. Проглатывает в один прихват.
