Люблю ее с сахарными ногами и каравайными грудями, люблю ее — прозрачную, с мальчишескими бедрами, тонкими пальчиками, с коромыслом, рожающую и просто цветущую, с вратами, пусть неизвестно для чего, люблю и Кейт Мосс и Крачковскую, Водянову и Мордюкову, и Белорыбицу и Гуппи. Первую и Вторую…
Я с детства люблю аквариумы!
Чашка
На столе стояла чашка.
Она не была столь изящна, как рука, оставившая ее — с тонкой кистью, с голубыми венами на запястье.
Солнце расположилось в зените.
Чашка отбрасывала длинную, чуть кривую тень, похожую на тень бутылки.
В ней еще оставалось что-то, почти остывшее, смешанное с ароматной слюнкой. На фарфоровой стенке, ближе к круглой ручке, виднелся след губ…
Еще некоторое время слышались голоса, а потом в саду стало тихо и жарко. Жужжал шмель, временами заглушая песню кузнечика с оторванной лапкой, запрыгнувшего на стол. Горячий ветер лениво шумел в листве плакучих ив, склонившихся к маленькому, заросшему прудику.
Кузнечик спрыгнул куда-то далеко, в траву…
Прошло несколько дней, солнце стало чаще закрываться в облаках, а в буйной зелени стал замечаться некоторый упадок. Так человек — вроде еще не стар, но в черной голове пророс сорняком седой волос…
Облетали листья, часто еще совсем свежие поверхностью, но ослабевшие в черенках… Шмель исчез, а кузнечик засох под боком большого коричневого камня…
Прошло еще несколько дней, может быть, больше, и наступила осень.
После бессмысленного кружения в чашку упал сухой осиновый лист и впитал что-то, в мгновение став квелым.
Прошел первый дождь, за ним другой и так без конца…
Белый бок чашки стал похож на серое небо, а совсем сгнивший осиновый лист пролился из посуды вместе с переполнившей ее дождевой водой и уплыл куда-то…
Первая снежинка слетала с небес долго и была как праздник. Другие были похожи на первую и вскоре стали обыденностью.
Сначала снежинки таяли в чашке, а потом, когда стало совсем холодно, просто ложились на ледяную корочку, образовавшуюся у самой фарфоровой кромки.
Ветки ивы превратились в плети, а самые длинные прутьями примерзли к твердой земле.
Пришла зима…
Днем с рябины склевывал ягоды красный снегирь, а по ночам ветер выл и пытался опрокинуть чашку со стола в сугроб. Было очень холодно, и чашка, хоть устояла, но треснула возле ручки…
Второй трещины не появилось, потому что стало теплее…
День-другой…
Капнуло с просветлевшего неба, а ветви ивы застегали свежую пустоту плетьми, освобожденные от мороза первым солнцем.
