— Любимый!..
— А-а-а! — Он выл так страшно и потусторонне, что мороз сковал ее плечи. — А-а-а-а-а!!!
Говорили, что его вой слышали за сорок километров гаишники на МКАДе.
— Ну, пожалуйста! — шептала она. — Успокойся!..
Он знал, что она его не пощадит завтра.
Из его красных, как у вампира, глаз текли реки.
— Меня никто не любит! — проикал он наконец, вытащив ствол изо рта. Потянулась к полу кровавая слюна.
— Как никто не любит? — утешала она. — Тебя дети любят!
Он опять завыл, как вурдалак, постившийся сто лет.
— Ты всем нужен! — заклинала она. — Как же без тебя!..
Он уже понимал, что не застрелится «после детей», хотя до них был близок.
Теперь ей было уже не обязательно говорить, что любит его. Она забрала из обмякших рук ружье и выбросила с балкона в только что выпавший снег.
Он уже не выл, а потихоньку сипел.
— Зачем ты сказала мне, что любишь?
— Пойдем, я уложу тебя спать!
— Нет!!! — Он рванулся из ее рук.
— Ну что ты… Все пройдет!..
— Я знаю, — вдруг почти спокойно ответил он. — Я знаю, что все пройдет. А я не хочу, чтобы проходило. Пусть бы все было всегда.
Он утер рот рукавом спортивной майки и поднялся на ноги. Он был слегка пьян, слегка трясло в ногах, но в голове звенело чистым холодом.
— Ты уходишь?
— Нет, — ответила. — Я останусь ночевать. Утро вечера мудренее!
— Да, — согласился он. — Утром любовь, словно из холодильника!
— Ну-ну, ложись…
Она подтолкнула его к кровати, он криво в нее опустился, лег с подогнутой ногой. Легла рядом, не снимая пальто.
— Спокойной ночи! — сказала.
Он лежал, затекая телом, и думал о том, с чего все началось в этот раз?..
Мирились после давешней ссоры, пили шампанское, орали под караоке Пугачеву, потом легли голые, слились, а потом что-то ей не понравилось, и она выдавила его из себя. Он повторил попытку, она пустила, но через несколько движений вновь выкинула его. Села в кровати, обхватив голову руками, и жестко произнесла:
— Я не могу!
С этого и началось. У него вдруг мозги из ушей потекли от обиды. Затрясся, задышал мощно, сжал кулачищи… Решил изнасиловать, она сопротивлялась беззвучно, а потом сдалась, блядски раздвинув ноги. А у него тряпочка вместо мужества! Такой облом! Он никогда не мог брать женщин силой…
Теперь лежал рядом с ней, вспоминал все. И помповик, и раздробленные зубы, и крик свой волчий. Смертельная обида растекалась по его жилам. Вскипала в них, мутила сознание… Он повернул к ней голову, уткнувшись в драп пальто, натянувшийся на ее изогнутой спине.
