С утра, как всегда, он сразу же пошел в обход вместе с Барханом. Ветер переменился, и тусклый запах гари из лесу с того берега стал едва слышен. Высокие фиолетовые цветы — может, это были дикие ирисы? — уже совсем завяли. А мелкие желтенькие, вроде ноготков, цветут вовсю — от них по всему лесу земля как желтым ковром покрыта. Конечно, это смешно, что он, лесник, вовсе не знает никаких названий цветов. Да какая разница? Конечно, он городской человек. Бывший городской. Деревья-то он теперь отлично знает, и больную кору отличит с первого взгляда, и всякую нечисть вроде непарного шелкопряда — это он не пропустит, а цветы в каждой губернии по-своему называют. «Что, роза бы иначе пахла, когда б ее не розой называли?..» Ага, это высказывание Шекспира по поводу необоснованных переименований… Мельком он вдруг припомнил то, что с ним было в городе позавчера, и вдруг сообразил, что не позавчера, а третьего дня это было. Собственно, это совершенно все равно. Скоро это будет в прошлом месяце. Потом в прошлом году. Время идет, но для него-то оно ничего не меняет. А воспоминания не такая вещь, чтоб за них когда ни попадя хвататься. Нельзя. Захватаешь пальцами, как мокрый негатив, и испортишь изображение. Уж что другое, а это он изучил: как с ними обращаться. Ночь лучше всего, когда свежая голова. Тишина, и вот тогда… как отпечаток в ванночке с проявителем, возникает одна неважная деталь, бледные штришки, и наконец, яснее и яснее из покачивающейся воды при таинственном красном свете дыбом под крылом самолета чугунные черные кони… А сейчас обход, день, работа, лес. Может, дождик собирается. Хорошо бы, ради пожара на той стороне реки…
К вечеру дождик стал действительно накрапывать. Хилый, реденький, нерешительный, совсем не такой, какого ждали па пожаре.
Он вспомнил, что накануне постирал бельишко, и оно висит теперь на веревке у дома и не очень-то сушится. Может быть, из-за этого он бессознательно чуть-чуть сократил маршрут очередного обхода? Солнце тихо догорало высоко на верхушках сосен, а внизу, у подножья леса, уже было сумрачно, когда он возвращался домой.
Бархан, бежавший впереди, вдруг замер как вкопанный и стоял не двигаясь, пока он его не нагнал. Тогда, свернув с тропинки, бесшумно, напрямик, как будто почуял дичь, помчался в сторону дома. Он никогда не лаял и теперь, вернувшись с разведки, молча всем видом очень попятно показал: там что-то есть, надо быть настороже, пойдем вместе. И пошли к дому теперь рядом.
