У дверей «Пламени» курил мрачный человек в военной форме, он увидел нас и оживился, потер желтым от табака ногтем наждак подбородка. Это был Сергеич.
– Вер, ты это… только не волнуйся. Отца забрали. Велел тебе поберечься… Привет… передавал… еще. Сказал, передай, чтоб не беспокоилась. Говорит, любит тебя.
Сергеич неловко протянул к ней руки, наверное, обнять, но Вера, приостановившись только на мгновение, скрылась за дверями. Я остался снаружи.
– Боевая девка, вся в отца, – пожал плечами ординарец.
– И что теперь? – спросил я.
– Если б не посадили, он водку до самой смерти бы кушал… Кто ж знает, может, так оно бы и лучше было.
Сергеич докурил и раздавил окурок носком ботинка; робко глянул на меня и тронул фуражку за околыш: «Пойду я?»
Я посмотрел ему вслед и двинулся за ним по уже утонувшему в сумерках переулку. Остановился перед окном с рыбками; у аквариума теперь сидел рыжий кот и умывался. Я развернулся и решительно вошел в подъезд. Потыкавшись по ступеням, пройдя через дымовую толщу курилки, я увидел Веру, сидящую за столом перед пишущей машинкой. Над ней склонялась женщина в толстой вязаной кофте, с зажатой между костяшками пальцев папиросой.
Плечи Веры вздрагивали.
Я развернулся, вышел, а через час стоял перед дверью, в глазке которой чуть стемнело; повернулся замок. На пороге стоял голый по пояс Ибица.
– Мне Романа Николаевича.
– Зачем?
– Надо.
– Пошел вон.
Я успел поставить ногу в щель между косяком и дверью. Теперь Ибица давил с другой стороны и бил плечом; я терпел.
– Кто там, милый? – послышался скрипучий голос Барина.
– Картошку по квартирам разносят.
– Если синеглазка, надо бы взять.
Тут я, почуяв слабину, навалился и опрокинул Ибицу в коридор. Еще через секунду я стоял на коленях перед Романом Николаевичем.
– Это еще что такое? – Барин полулежал в спальне в халате с развернутой газетой на коленях и разглядывал меня поверх очков.
– Не велите казнить, Роман Николаевич. Деньги нужны. Что хотите со мной делайте…
Сзади Ибица пятерней вцепился мне в волосы и поволок к двери.
– Оставь… – велел Барин.
Ибица бросил меня, а я снова подполз к кровати на коленях.
– Ты принимал сегодня ванну, мальчик? – негромко спросил Роман Николаевич. – Горячая вода распарит твои нервы. Дорогуша, – обратился он к Ибице, – не в службу, а в дружбу, организуй пареньку баньку.
…На рассвете, очнувшись от ударившей в грудь тревоги, я подскочил на постели, не соображая, где нахожусь. Липкий удушающий запах розового масла снова захватил мозг. Я вслушался в храп Романа Николаевича и, испугавшись того, что происшедшее со мной накануне снова захватывает мой разум, вышел из комнаты. Едва найдя в потемках кухню, стуча зубами о край стакана с водой, я попытался погасить долбившее мозг воспоминание о вчерашнем и всматривался с подоконника в уже разбавленные чернила ночи… Я поднес запястье к лицу, снова задохнулся парфюмерным запахом масла. Меня со стоном вытошнило в раковину.
