– Да, наука о человеке, – задумчиво сказал Роман Николаевич, – о разности между ним и неживым особенно важна сейчас, когда мир стоит на рубеже эпох, когда в этом неравновесном средоточии решается судьба будущего. Потоки вероятий, как воздушные теплые и холодные реки, сходясь над Гольфстримом, задают погоду будущего столетия – катастрофы и благополучные исходы, счастья и безумства, – весь жизненный материал ближайшего будущего создается в нашей окрестности, и на каждом сейчас лежит ответственность за деление добра и зла…
И снова желание покорить Романа Николаевича овладело мной. Надо сказать, я был отчасти уже испорченный в этом отношении юноша, который два года назад претерпел ухаживания за собой пятидесятилетнего мужчины. О Валентине Соколове, старшем преподавателе кафедры микробиологии, слухи ходили разные: в основном игривые, а не злобные, ибо Соколов никого не обижал, а лишь ухаживал за приглянувшимися сообразительными мальчиками, подбирая себе очередную жертву. Таковой я и стал, склонившись во время лабораторной работы над микроскопом и удостоившись долгого чуткого поглаживания у поясницы и комплиментов моим интеллектуальным способностям.
В девственном возрасте мучают тактильный голод и гордыня. Об этом отлично знают соблазнители – любых возрастов и пристрастий, так что, неизбежно и неосознанно поддавшись ухаживаниям симпатичного, невысокого, с умными глазами под стеклами очков в роговой оправе человека, я однажды оказался у него в гостях в Дегунине. Голова моя была занята исключительно учебой, и воля и элементарное соображение были парализованы умственной деятельностью, кипевшей сутки напролет. К счастью, интуиция убедила меня взять с собой Павла. Только это и спасло меня от неприятностей: Соколов жил вместе со своим аспирантом, милашкой-пареньком, который не преминул намекнуть, что занимается разработкой биологического оружия. Квартира полна была книг и альбомов по искусству, и мы с Пашкой, наевшись бутербродов и усевшись в кресла, увлеченно листали Кортасара и рассматривали альбомы Босха и Веласкеса, а микробиологи приобнимали нас за плечи, жарко дышали в ухо и подливали херес в бокалы.
Кончилось всё стремительно. Первым очнулся Пашка, от омерзения он резко встал и нечаянно двинул локтем в ухо аспиранту. Тот заорал как резаный. Я ринулся за Пашкой и по дороге опрокинул преградившего мне путь Соколова. Похватав куртки, мы без шапок примчались на платформу и успели втиснуться в смыкавшиеся двери последнего вагона электрички. Пашка подергивал плечами от ужаса, я от души смеялся.
