ОН. Новая японская проза | страница 97



Атом бросился бежать со всех ног. Здесь был мир людей, покинутый людьми, а вовсе не мир роботов. Мы только и могли, что изображать из себя людей. Профессор не имеет права нас здесь оставлять. Но в тот момент, когда они добрались до места, с которого было видно облюбованное Никотяном Великим болото, огромный космический корабль, окруженный ослепительным сиянием, уже начал отделяться от земли. Увидев это, Атом крепко сжал руку Лепешки и чуть ли не кубарем скатился по отлогому склону к болоту, сам не замечая того, что вопит во все горло. «Не бросайте нас! Вспомните о нас! Возьмите нас с собой!»

Но космический корабль уносился ввысь, все выше и выше в ясное утреннее небо, оставляя двух роботов на пятачке, отрезанном как от прошлого, так и от будущего. Вот он уже превратился в одну сияющую точку и сразу вслед за этим исчез.


То, что великий изобретатель Норимаки Сэмбэй навсегда покинул деревню Пингвинку на космическом корабле, посланном за Никотяном Великим, то, что великий наблюдатель Супермен навсегда покинул снящуюся деревню Пингвинку на космическом корабле, посланном за Никотяном Великим, то, что два робота, обреченные быть детьми, навечно застыли на краю болота, в котором Никотян Великий удил рыбу, то, что учительницу, которая, воспылав страстью, преследовала призрак покинувшего снящуюся Пингвинку Супермена, задушил одержимый страхом, что его кто-то преследует, реальный Супермен, все это не имело никакого отношения к Каштаноголовому. Произошли эти события в реальной Пингвинке, или же эти события произошли в снящейся Пингвинке, или же эти события произошли еще в какой-нибудь другой Пингвинке, или же такой деревни как Пингвинка вообще не существует, все это тоже Каштаноголовому было без разницы. Он верил только в одно, в открывшуюся в его собственной голове дыру «забытых вещей». Каштаноголовый твердо верил, что даже если этот мир исчезнет, останется только одна его дыра «забытых вещей». Каждый день беспрестанно, с утра до вечера курсируя между жилищем и школой, один на один со своей дырой «забытых вещей», Каштаноголовый с какого-то момента начал подозревать, что он потому все забывает, что пытается все запомнить, что память и есть не что иное, как эта самая ненасытная дыра. С тех пор он перестал утруждать себя попытками что-либо вспомнить и начал жить, всматриваясь в одну только дыру «забытых вещей». А посему, если вместе с его сомнительной памятью исчезла бы Пингвинка, ему не о чем было бы горевать. Пустившись вспять, он по порядку побросал в дыру «забытых вещей» все свои перечни. Страх сразу прошел, позеленевшему лицу вернулся здоровый румянец. Как только он забыл все, что помнил, Каштаноголовый, как и следовало ожидать, освободился от необходимости бесконечно ходить туда и обратно. Он перестал вообще о чем-либо размышлять. Просто шел, широко раскрыв глаза. Так что, вероятно, ему многое довелось повидать. Во всяком случае, было такое впечатление, что он многое повидал. Он перестал заботиться о том, по которой из Пингвинок шагает. Почему людей это заботит? В любой Пингвинке рано или поздно заходит солнце.