Тут Марина глубоко вздохнула, перекатилась на спину и подняла вверх руки, потягиваясь. Петя повернул голову в ее сторону. Глаза ее были закрыты, губы блаженно улыбались, голые небольшие груди с крупными коричневыми сосками торчали вверх самым соблазнительным образом. Глядя на них, Петя, неожиданно для себя, сконфузился. Потом вспомнил, что они вытворяли, как помешанные, ночью, и почувствовал, что возбуждается. «Интересно, а что подумает и почувствует Марина, когда сейчас откроет глаза?» Но, этого, увы, теперь ему не узнать. Можно только догадываться.
Марина открыла глаза. Петя наблюдал за выражением ее лица. Она так и замерла с поднятыми руками. Блаженство сменилось недоумением, затем тревогой, и наконец — хмурой озабоченностью. Марина медленно опустила руки, медленно подтянула плед повыше. На ее щеках проступил румянец. Она медленно повернула голову в сторону Пети. Тот, голый, слегка возбужденный, повернулся на бок, подпер челюсть ладонью и доброжелательно молвил:
— Привет. — Ему было немного неловко, но накинуть на себя было нечего — плед у Марины, а торопливо искать плавки, поспешно натягивать их… После всего. Зачем? Да и глупо выглядело бы со стороны. А выглядеть смешным в глазах Марины ему совершенно не хотелось.
Марина замешкалась. Потом ответила мягко и вкрадчиво:
— Привет. — И выжидательно уставилась на него.
Петя тоже смотрел на нее и молчал. «Если ты ждешь, что я начну объяснять тебе что-то, — думал он, — то не дождешься. Мне так же трудно, как и тебе. Вспомним равенство, которого добивался ваш пол. Начни-ка ты. Хотя бы с вопросов».
Марина, заметно краснея, потупила глаза. Безмолвие затягивалось. Она поджала губы, нахмурилась. Тоже повернулась на бок — лицом к Пете, заботливо придержав плед на груди. «Что же ты молчишь? — думала она досадливо. — Ведь я женщина. И все, что было вчера вечером… и ночью… Было или не было? И как ты к этому относишься? Всего несколько слов — и я пойму по твоему тону… Или ты своей молчанкой — издеваешься?..» Она приоткрыла рот, готовясь заговорить, замерла, собираясь с силами, — опущенные ресницы подрагивали, — и произнесла севшим голосом:
— Ну да, теперь мы не… Все кончилось… — Сообразив, что наваждение с объединенной памятью и чтением мыслей прекратилось, она вдруг испытала не только облегчение, но и сожаление. — Весь этот бред… Все — было?.. На самом деле? — «Скажи — нет, — с мольбой подумала она. — Скажи, что не понимаешь, о чем это я. Скажи, что впервые слышишь, что мне просто приснился кошмар…»
