28 августа 1728
Ссора наша продлилась неделю, и, как водится, первый шаг к примирению сделал тот, кто был прав. Во время обеда я выпила за его здоровье, а назавтра безо всяких объяснений поцеловала его. С тех пор у нас с ним те же отношения, что и прежде. Вы упрекнете меня, что между двумя датами огромное расстояние. Но у меня тут случились кое-какие дела, помешавшие писать вам, но не мешавшие мне о вас думать. Мадемуазель Бидо>{71} не сделала того, что обещала. Я не слишком этим огорчена — боюсь быть кому-нибудь слишком обязанной. Господин Кабан собирается навестить вас. Дал бы мне бог быть такой же свободной, как он! Я бы тотчас же оказалась подле вас. Но все равно, что бы ни случилось, я непременно, непременно приеду, даже если мне милостыню придется просить ради того, чтобы увидеть все то, что я так люблю — люблю больше всего на свете.
ПИСЬМО XIV
Октябрь, 1728
Я никак не стала объяснять вам молчание господина д’Аржанталя, чтобы вас не растревожить. Теперь, когда он уже здоров, могу вам сказать правду — он болел оспой, но с исключительно благоприятным исходом. Великое счастье и для него и для его друзей, что он так легко разделался с этой скверной болезнью. Вчера я видела вашу дочь, она все такая же, какой и была, — прекрасна как ангел, но добродетельна сверх меры — поистине дочь своей матери. Госпожа Найт в тягости; на время родов она вернется в Англию. Миледи Болингброк было совсем плохо, и ее уложили в постель — только при лежачем образе жизни ей становится лучше. Люди, всегда охочие до пересудов, уверяют, будто муж плохо с ней обращается, а я уверяю вас, что это неправда. Герцог Бульонский совсем уже был при смерти. Он просил короля освободить его от должности главного камергера и оную должность передать его сыну. Просьба герцога удовлетворена. Теперь ему уже лучше, но нет никакой надежды, что это «лучше» долго продлится.
Что касается до жизни, которую я здесь веду и о которой вы так любезно просите меня написать подробнее, то признаюсь вам, что совместное существование с хозяйкой сего дома намного труднее, нежели была моя жизнь с бедным посланником. Никогда не знаешь, с какой ноги ступить. Если я остаюсь дома, она утверждает, будто этим я кому-то хочу доказать, что меня к этому принудили; если выезжаю, мне устраиваются ужасные сцены; меня без конца выводят из себя, а после осыпают такими нежностями, что ангел и тот потерял бы терпение. Некая девица, бывающая в нашем доме, удостоила меня своей ревностью. Она всячески старается очернить меня в глазах госпожи де Ферриоль, а та невольно поддалась на ее удочку. Я об этом догадалась и тут же приняла свои меры — объяснилась с госпожой де Ферриоль хотя и весьма почтительным тоном, но прямо и откровенно. Интриганка не подозревает, что мне все ее козни известны, а я не желаю вступать в какие-либо объяснения со столь злыми и фальшивыми людьми — пусть себе копошатся в своей грязи. Я твердо держусь своего правила — честно выполнять свой долг и ни на кого не наговаривать. Сия девица теперь пожинает плоды своего злонравия — госпожа де Ферриоль ее уже терпеть не может. Что до госпожи де Тансен, я с ней по-прежнему не вижусь. Дела свои она устраивает успешнее, чем когда-либо. Архиепископ сильно болел, мы очень были этим встревожены. Поистине было бы ужасно — умереть накануне получения кардинальской шапки; теперь ему лучше, и мы, надеюсь, еще увидим его кардиналом.
