Диктор: “Нужно выйти в то поле внесубъективности, где моя жизнь уже не отличается от моей смерти”.
Борис Парамонов: Это то, что Ницше называл Дионисом, дионисическим опытом – экстатический выход за пределы индивидуального существования, дионисический хмель, некое трагическое веселье (Дионис – бог вина у древних греков). У Фуко, однако, этого обертона нет, он, если угодно, трезвее Ницше. Потребный выход за пределы личности у него осуществляется, в основном, в поле жестокости. Можно, конечно, сказать, что книга Фуко “Надзирать и наказывать” вышла из ницшевской “Генеалогии морали”, из второго ее “рассуждения”, где дана настоящая феноменология наказания. Но у Фуко, как истого француза, был еще один авторитетный источник – маркиз де Сад. Правильно понятый Сад, доказывали французы, - это не сексуальное извращение, названное садизмом, а проникновение в истину бытия, “предельный опыт”, как называл это Фуко. Сад был канонизирован после Второй мировой войны, но во Франции традиция его в сущности сохранялась, ее можно проследить у поэтов 19-го столетия – Лотреамона и Бодлера, а в двадцатом веке она вылилась в мощное течение сюрреализма. Известно, например, что сюрреалисты были поклонниками большевицкой революции, но истину ее видели как раз в жестокости, в прохождении через зло, она, эта революция – как ранее Великая французская, - сняла ложные покровы с бытия, Майю культуры с ее чисто европейским гуманизмом. Ренессансный гуманизм, писал Фуко, не расширил, а сузил горизонты человека. На человеке, на гуманистической иллюзии нельзя построить знание. Опыты Сада показали неустойчивость, несуществование самого субъекта знания, самого человека – в предельном опыте это не субстанция, а взрыв, говорит Фуко.
Тут опять следует вспомнить Ницше и уместно сказать, что он не породил фашизм, но предсказал его, придав этому прогнозу обманчиво-пленительную форму высоко поэтического текста (отнюдь не только “Заратустры”). Формулы Ницше – не философия, а поэзия, а поэзия безответственна, она рождается в движении слов, а не мысли. Но это не значит, что ей закрыта истина, наоборот, ей она и открыта, в отличие от рационально-научного знания. Человеческая культура семиотична, знакова, условна, конвенциональна, но в поэзии происходит прорыв за пределы знака, к вещам бытия, к его сакральным глубинам. А сакральное, священное, как писал Жорж Батай – старший современник Фуко, оказавший на него сильное влияние, - сакральное тождественно преступному, божество всегда трансгрессивно. Цветаева: не преступил – не поэт: преступление – переступление, это и есть трансгрессия. Фуко о поэзии и ее основе - языке:
