Поначалу, при первых знакомствах с этой модой, оторопеваешь. Я долгое время нынешних оперных режиссеров называл про себя не иначе как шпаной. Сейчас попривык, но некоторые решения всё равно вызывают если не гнев, то смех: например, по телевизору видел в опере Гуно “Ромео и Джульетта” (есть у него такая малоизвестная опера – не “Фауст”) заметно беременную Анну Нетребко, в одной ночной рубашке кувыркавшуюся в постели с Ромео. У Нетребко, похоже, пение в горизонтальном положении стало специальностью, трэйд-маркой: не только лежа, но и катаясь по сцене, она поет и в “Пуританах” (23 минуты идет сцена, я засек время), и в “Лючии ди Ламермур”. Мотивировка – героиня сошла с ума. Можно было бы, соблазнившись близлежащей остротой, сказать, что это режиссеры сошли с ума; но мне кажется – больше того, уверен, - что певицы, как любые актеры, не возражают против таких эскапад: это всё же люди сцены, а таковые всегда – эксгибиционисты, им нравится ломаться на публике. Анна же Нетребко, среди всего прочего, - женщина здоровая, крепкая, кровь с молоком.
Сейчас, собирая соответствующую информацию, я обнаружил одно, но яркое исключение: упомянутая Татьяна Моногарова отказалась участвовать в сцене из “Фауста”, где Маргарита стоит на коленях перед крестом, а на кресте – голый Мефистофель. Но тут, думается, возражения вызвала богохульственная окраска сцены. Ее можно трактовать как оскорбление чувств верующих, а отказ певицы можно понять как реакцию религиозного характера.
Я начал понимать, чем, среди прочего, вызваны нынешние оперные новации на “Евгении Онегине” в постановке Метрополитен-оперы. Там сцена дуэли шла без перерыва с последующей, где Онегин возвращается в Петербург. Никакого занавеса, ни антракта, но сцена дуэли ушла в затемнение, и под бальную музыку следующей слуги начали переодевать Онегина – Дмитрия Хворостовского. Когда переодели - разгорелся свет, и Онегин оказался на балу.
Тут легко было сообразить, для чего это делалось: для экономии времени и денег, не тратиться на декорации, “сеттинг”. Так что искусство искусством, дерзновения дерзновениями, а бюджет поджимает и диктует свои суровые законы. И чтобы не было совсем уж скучно среди голых стен, начали накручивать всякие там режиссерские решения. Так и Мефистофель был выпущен голым, чтобы сэкономить на костюмах.
Это мое предположение всячески подтвердилось на нынешнем русско-парижском “Онегине”. Вся опера шла в одной декорации. Собственно, это и декорацией не назовешь – длинный стол поперек всей сцены. А за столом в современных костюмах хор - и поющий, и закусывающий. Пили, надо полагать, воду, но одна хористка (причем толстая) ела мороженое - точно, разглядел.
