Борис Парамонов: То есть герой Сэлинджера перестал быть актуальным, жизненно убедительным типом американского подростка, и с этим уже соглашаются и сами учителя, наблюдающие сегодняшних школьников.
Резюме характера Холдена Колфилда можно дать словами Маяковского: “Я боюсь этих слов тыщи, / как мальчишкой боишься фальши”. Можно и дальше пойти по дороге литературных реминисценций и найти более уместные соотнесения. Тогда Холден окажется отдаленным потомком героев старой классики, устами и мыслями которых авторы выражали сатирическое неприятие действительности. Можно вспомнить Вольтера – “Простодушный”, даже “Персидские письма” Монтескье, а больше всего Льва Толстого, у которого доведен до совершенства этот прием, позднее названный остранением. Предстоящая автору реальность описывается не с лицевой ее стороны, а как бы с подкладки: берется не знаковая, то есть культурно значимая, сторона чего-либо, а ее механизм. Так Наташа Ростова в театре воспринимает не смысл спектакля, а его чисто физические компоненты, например обтянутые ляжки танцоров. Еще более знаменитый случай – описание богослужения в романе “Воскресение”: литургия лишается ее символического значения и подается как набор жестов священника и грубо материальное описание предметных реалий богослужения.
Общий смысл таких приемов – дать социально-культурное бытие взглядом человека, этому бытию чуждого, вроде дикаря у Вольтера или персиянина у Монтескье. Взятая этим свежим, неискушенным взглядом, описываемая жизнь предстает искусственной, фальшивой, условной. Попросту говоря, устами младенца глаголет истина. Холден Колфилд и есть такой младенец, видящий фальшь окружающей его жизни.
Своеобразие Сэлинджера, однако, в том, что его герой – совсем не дикарь, а существо утонченное, его критика идет не снизу, а сверху. Мы ощущаем, что его словами говорит умный, опытный, искушенный автор. Вот один пример: Холден говорит о своей ненависти к голливудскому кино:
Диктор: “Наконец рождественская пантомима окончилась, и запустили этот треклятый фильм. Он был до того гнусный, что я глаз не мог отвести. Про одного англичанина, Алека, не помню, как дальше. Он был на войне и в госпитале потерял память. Выходит из госпиталя с палочкой, хромает по всему городу, по Лондону, и не знает, где он. На самом деле он герцог, но этого не помнит. Потом встречается с такой некрасивой, простой, честной девушкой, когда она лезет в автобус. (…) Я бы рассказал вам, как было дальше, но боюсь, что меня стошнит. (…) В общем, могу посоветовать одно: если не хотите, чтоб вас стошнило прямо на соседей, не ходите на этот фильм”.
