— Ты, наверное, художник? — полюбопытствовал Армен, глядя на почти скрытое бородой бледное лицо и печальные черные глаза собеседника.
— Что-то вроде этого, — загадочно улыбнулся тот.
— Армен, — представился Армен и протянул руку.
— А меня зовут Иси, — после минутного колебания ответил человек; не отрывая глаз от дороги и крепко сжимая руль, он уклонился от рукопожатия.
Машина наконец остановилась в пустынном месте, где не было ничего, кроме странного треугольного строения, на фасаде которого едва держалась старая покореженная вывеска. Когда они вышли из машины, Армен с трудом прочитал выцветшие буквы: «Мотель».
— Это мне досталось в наследство от отца, — сказал человек. — Надо вычистить его изнутри как следует, сбросить мусор на берегу реки и прикрыть землей. Само собой, сделать это следует ночью — для вящей безопасности, — улыбнулся он. — А бревна надо утопить в болоте, — показал он рукой на густо заросший камышом берег реки. — Ясно?
Армен кивнул.
— Даю три дня сроку, — человек открыл дверцу машины. — Вечером привезу еду и аванс, — небрежно добавил он и, коротко погладив пса, дал ему команду зайти в машину. Тот немедленно запрыгнул в заднюю дверь. Слегка кивнув Армену, человек уехал в своей видавшей виды колымаге…
Три дня и три ночи не разгибая спины Армен вычищал старое здание, от пола до потолка забитое мусором, пылью и грязью, в беспорядке наваленными друг на друга полусгнившими бревнами. Его наниматель так и не появился, и Армену пришлось уповать лишь на скопленные за время жизни в родных горах силу, выносливость и неприхотливость. Он мучился лишь от невыносимой жажды, но и тут нашел выход: пил прямо из реки. Его искусала какая-то мерзкая мошкара, которой ему до сих пор не приходилось видеть. От пыли и грязи лицо и руки у него почернели, он постоянно натыкался на ржавые гвозди и острые как бритва обрезки металла, однако скоро привык ко всему и уже не чувствовал боли от многочисленных ран и ссадин. Он притерпелся и к соленому, разъедающему глаза поту, и к капелькам крови, выступающим то там то сям всякий раз, как он не успевал увернуться от рушившихся кусков окаменевшего мусора или досок. Он трудился точно в долгой, непрекращающейся лихорадке, радостно замечая, как отступают перед его упорством эти горы мусора и грязи. На третий день, ближе к полуночи, он наконец завершил работу — прошел по комнатам, придирчивым хозяйским глазом осмотрел все закутки и сам удивился царящей внутри чистоте. Когда он подошел к выходу и обернулся, чтобы еще раз окинуть взглядом все здание, перед глазами у него внезапно потемнело, он пошатнулся и рухнул на колени. Казалось, ночной мрак неслышно взорвался в голове, и он понял только то, что проваливается в черную бездну…
