За два дня я пришёл в себя.
Но Наско, разумеется, не успокоился.
— Дед Стойне самый старый человек в деревне, — сообщил он мне некоторое время спустя.
И мы решили вечерком сходить к деду Стойне в гости. Уже у калитки мы услыхали кашель и сиплый голос старика:
— Жена, зажги-ка свет. Поглядим, с чем пришли эти мальчишки. Огреют по спине кизиловой веткой, что? И в прошлом году меня отхлестали, а вот хвори всё не отстают. Кто знает, может, это не кизиловая, а липовая была ветка, а?[1]
Мы ему сказали, что пришли за другим делом. Но обещали, что в другой раз принесём с собой самую упругую кизиловую ветку и все болезни у него как рукой снимет. Он засмеялся.
— Вот было раньше лекарство — капля пота с богатея, попова слеза да пыль из барабана. Все болезни тогда проходили, только заполучить всё это было очень трудно.
Старик пригласил нас сесть на маленькие табуретки и стал расспрашивать, чьи мы, как поживают наши бабушки, не горчит ли вино у дедушек, хорошо ли мы учимся, когда вступили в пионеры, хорош ли снег для катания с горки… Дед Стойне оказался любопытнее Наско-Почемучки.
Если бы мы стали отвечать на все вопросы, солнце успело бы сесть и снова взойти. Поэтому мы прервали деда Стойне и напрямик спросили, правда ли, что он самый старый человек в деревне.
Дед Стойне почесал в затылке и задумчиво попыхтел трубкой. Лицо его окуталось дымом.
— Самый старый, говорите? Нет, ребятки, ошиблись. Самый старый был мой дед. Да и то я не уверен — дед мне говорил, что его дед был ещё старше. — Мне показалось, что за трубочным дымом дед Стойне хитро улыбается. — Так что ничем не могу вам помочь, — вскинул он свои белоснежные брови; лоб его покрылся бесчисленными тёмными морщинками. — Вот если хотите знать, какая самая короткая сказка, я вам её расскажу.
— Самая короткая? — навострил уши Наско.
— Самая короткая, — подтвердил старик.
И, не дожидаясь нашей просьбы, начал рассказывать: «Жила-была бабка. У неё была внучка. Бабка внучке купила порося. Вот и сказка вся».
Дед Стойне угостил нас черносливом. Потом попытался позабавить нас загадками. Потом помолчал, пососал трубку, глубоко вздохнул и встал.
— Чего приуныли? Ну, раз уж вы говорите, самый старый да самый старый, покажу я вам одну штуку.
Он кряхтя распрямился, направился в угол к пёстро расписанному сундуку и наклонился над ним. Крышка скрипнула протяжно и жалобно. Запахло лавандой.
Мы с Наско едва усидели на своих табуреточках. Так и хотелось соскочить с них, чтобы заглянуть поверх согнутой спины деда в скрипящий таинственный сундук.
