Единственной возможностью вырваться на волю был путь отца Тропинина — примерной долголетней службой, не щадя жизни, заслужить отпускное свидетельство на старости лет. А практический результат такой «милости» сводился на нет тем, что все близкие продолжали оставаться крепостными.
Сам факт существования крепостного права вряд ли мог тогда подвергаться прямому осуждению со стороны дворовых людей, в понятиях которых господа делились на злых, несправедливых и добрых. Вместе с тем внутри крепостного сословия имелись разные социальные группы, иногда антагонистические; Рамазанов рассказывает о неприязненном отношении дворовых, которые старались выместить на казачке ненависть к его отцу-управляющему. Таким образом, в среде крепостных образовывалось свое «привилегированное» сословие приближенных к барину, его доверенных. И судьба их считалась «счастливой». Так, Иван Аргунов, крепостной графа Шереметева, отправляя сыновей в Петербург в 1793 году, в своем напутствии говорил, что прожил жизнь счастливо[9].
Тропинин мог узнать об этой «счастливо» сложившейся судьбе крепостного живописца, удостоившегося писать портрет самой императрицы и получившего от нее одобрение; мог узнать, что бывший дворовый князя Репнина Федор Рокотов имел теперь собственный дом на Басманной улице и сам стал господином, на короткой ноге с другими господами. И его детская любовь к рисованию перерастала в настоятельное желание стать художником.
Бобков в своих записках высказал удивление по поводу количества прислуги в дворянских домах, явно ненужной для дела. Обилие дворовых должно было создавать видимость пышной жизни. Вследствие этого нещадная эксплуатация дворовых соседствовала с тупящим, развращающим душу бездельем. В такие-то дни Бобков и пристрастился к чтению, а затем и к театру. Для Тропинина часы, свободные от работы, были драгоценным временем, когда можно было заниматься рисованием. Мы уже знаем, как пользовался Тропинин отсутствием господ, чтобы срисовывать находящиеся в их комнатах произведения искусства. В семье Морковых сохранился рассказ и о том, как казачок был наказан за то, что, собрав обувь для чистки, часто забывал про порученное ему дело и рисовал углем и ваксой головы людей прямо на стенах людской. Эпизод этот, видимо, относится еще к новгородскому периоду жизни Тропинина.
Круг занятий Тропинина искусством в ранний московский период восстановить трудно. По всей вероятности, это было опять же копирование лубков, гравюр, расписывание предметов обихода, рисунки для вышивок или бисера, то есть то, что могло удовлетворять вкусы и потребности окружающих его дворовых. Так или иначе, в попытках своих Тропинин достиг известных успехов. Однако Морков, еще более далекий от искусства, чем Миних, смотрел на это совершенно равнодушно. А на просьбу отца мальчика отдать его в ученики к живописцу ответил: «Толку не будет!» Снисходя по-своему к страсти юноши, Морков все же определил его учиться «искусству», но… кондитерскому.
