…или их кто-то стер …или вдруг выцвели краски …или кто-то шутки ради повернул их обратной стороной. Версии, одна глупее другой, лезли в мою голову и с такой же быстротой вылетали оттуда, так как ни одна из них не выглядела хоть мало-мальски разумной. Тогда что остается? Подойти ближе и тщательней разглядеть?
Так и сделал. Канделябр в руке дрожал, его муторный свет еще отчаянно пытался отыскать на полотнах образы, контуры и краски… или что-нибудь, напоминающее об их недавнем присутствии. В тот момент, когда до меня наконец дошло, что ИЗОБРАЖЕНИЙ на самом деле НЕТ, в глазах стало темнее, чем на улице.
Ставня за окном резко скрипнула и ударила о стенку. Сердце дрогнуло, точно удар пришелся прямо по моему телу. Черт, как же все это понимать?
Ставня ударила еще раз. И посильнее. Проклятье!! Почему Грум не прикрепит ее как полагается?! Завтра же дам ему нагоняй!
Впрочем, это ветер… просто ветер… Есть такое явление природы. Словно доказывая присутствие слабого сквозняка, слегка приподнялась перламутровая габардиновая портьера. Секундное успокоение сменилось резкой панической мыслью: сквозняка здесь точно быть не может, все закрыто наглухо!
Позвать Голбинса? Пусть он скажет мне, что все происходящее — лишь кошмарное наваждение угрюмой ночи. Пусть произнесет это своим услужливым, успокаивающим голосом! Уж у двоих-то всяко не возникнут одинаковые галлюцинации. Спешно выйдя из гостиной, я направился к ближайшему настенному колокольчику.
Нечто мягкое, движущееся, словно живое тиранулось по моим ногам…
Мягкое?
Движущееся?!
ЖИВОЕ?!!
Резкий скачек в сторону. То ли прыгнул я сам, то ли в ужасе подвинулся весь замок. Канделябр едва не вывалился из руки. И тогда по Менлауверу впервые раздался мой пронзительный панический крик. Одновременно мою душу пронзили два незримых меча. Один назывался Страхом, другой — Ужасом. Уже невозможно было ни соображать, ни делать выводы, только тупо созерцать…
Созерцать это БЕЗУМИЕ в образе свиньи из маклиновских портретов. Она находилась буквально в нескольких шагах, на ее жирное вонючее тело было натянуто платье с пышным белым воротником, в ушах двумя ядовитыми искорками блестели сережки, глаза обведены тушью. Взглядом, явно не преисполненным любовью и дружелюбием, она смотрела… даже нет, рассматривала меня — этак, с критическим любопытством, как мы иногда разглядываем музейные экспонаты. Даже нисколько не испугалась, сволочь. Лишь нахально дышала, похрюкивала, дергая поросячьим рылом, и раза два открывала пасть, в которой сверкнули золотом несколько вставленных зубов (или клыков?). Перестав интересоваться моей персоной, свинья лениво зевнула и побежала в сторону гостиной, оставляя на полу отпечатки немытых копыт.
