В качестве частного лица индивидуум подчиняется только своему собственному законодательству, но одновременно он подлежит — Фихте говорит это в духе и словами Канта — только нравственному закону. А нравственный закон, согласно Канту, не выражает ничего, кроме автономии чистого практического разума, т. е. свободы (см. 41, стр. 351). В полном соответствии с этим Фихте говорит: «Нравственным законом во мне неизменно определяется форма моего чистого Я: это Я должно быть подлинным Я — самостоятельным существом, личностью, я всегда должен хотеть выполнять свой долг; следовательно, я имею право быть личностью и право хотеть выполнять свой долг. Эти права неотъемлемы, и из них не вытекает никаких прав, которые можно отнять, поскольку мое Я в этом смысле не способно ни к какой модификации» (13, стр. 170–171).
В своей практической философии Фихте стремится ни в коей мере не ограничивать индивидуума. «Неотъемлемым правом человека, — утверждает он, — является отказ от любого договора, в том числе односторонний отказ, если таково его желание; неизменность и вечность какого-либо договора есть грубейшее нарушение права человечества, как такового» (13, стр. 159). Отношение между двумя индивидуумами, между индивидуумом и совокупностью всех индивидуумов, которые составляют государственное объединение или общество, регулируется исключительно нравственным законом.
Если здесь Фихте еще готов на известный компромисс, на какие-то, хотя бы незначительные, ограничения для индивидуума в его отношении к другим индивидуумам, продиктованные нравственным законом, то эта тенденция совершенно исчезает, когда речь заходит о функции государства. «Жизнь в государстве не принадлежит к абсолютным целям человека, — категорически утверждает он в иенских лекциях „О назначении ученого“, — но она есть средство, имеющее место лишь при определенных условиях, для основания совершенного общества». В непосредственной связи с этим Фихте подчеркивает, что в соответствии с нравственным законом государство есть учреждение, которое должно идти к собственному уничтожению, а цель всякого правительства заключается в том, чтобы «сделать правительство излишним» (21, стр. 306).
Рассуждая о назначении и функции государства, Фихте вполне отдает себе отчет в том, что впадает в утопию, если сравнить строй большинства европейских государств того времени с его теорией; правители и властители выступают там с абсолютными требованиями, ведут «полуварварскую политику», в них нельзя обнаружить ни господства, ни даже возможности широкого применения нравственного закона (см. 12, стр. 80). Однако Фихте не случайно продолжает защищать свою точку зрения, ибо она отвечает основной цели его практической философии — обоснованию права на революцию вообще и правомерности Французской революции в особенности.
