— Вы мне нужны! Произошло нечто ужасное…
Крайне возбужденный пережитым, незнакомец (а это и был тот самый мужчина с лодки) сбивчиво рассказывал сгрудившимся вокруг него гостям произошедшую с ним историю. Сам он служил садовником монастыря на острове Химер и был известен пристрастием к браконьерству и выпивке.
Взрывы хохота сопровождали его рассказ, настолько все это казалось неправдоподобным, но он стоял на своем.
— Да клянусь вам, когда я собираюсь ставить верши на креветок, я и капли в рот не беру! Мне совсем не чудилось… я видел, как она упала с вершины утеса и сгорела, когда коснулась воды… Это была она… Боже праведный… я в этом уверен!
— Кто это она? — машинально спросил Лукас.
— Да Алая Королева! Пламя нарисовало на воде ее знак…
Вдруг заинтересовавшийся ПМ забросал его вопросами, на которые садовник ответил не задумываясь:
— Она была как та, из легенды, вся в красном, с ног до головы…
Лукас, до этого слушавший несколько скептически, внезапно побледнел при упоминании о платье и принялся настойчиво звонить Мари по мобильнику.
Механический голос равнодушно отвечал, что абонент недоступен…
Мари не объявлялась.
Ронан, Марк, ПМ и даже Фрэнк, приехавший с опозданием, пришли на помощь Лукасу, тревога которого все больше возрастала.
Эдвард, проверивший конюшни, вернулся, крича:
— Нет одной лошади! Дьябло… Нет ни его седла, ни уздечки…
Последняя фраза повисла в воздухе, так как все услышали приближающийся конский топот. В затянутом легкой туманной дымкой свете фонарей, освещавших парк, показалась лошадь, быстро скакавшая к конюшне.
— Дьябло! — выдохнул Эдвард.
Сердце Лукаса на мгновение остановилось. Как и все, он различил лежавшую на спине животного красную фигуру. Он сразу узнал свадебное платье Салливанов.
— Мари!..
Он первым рванулся к ней, однако Фрэнк уже успел перехватить лошадь. Лукас подбежал, когда тот лихорадочно отвязывал подпругу, удерживавшую на седле обмякшее тело, с которого стекала вода. Оно безжизненно рухнуло на землю лицом вниз.
Подоспевший Эдвард быстро перевернул тело и обессиленно опустился на колени.
Страх Лукаса сменился изумлением.
То была Алиса. Смерть восковой бледностью уже окрасила ее лицо.
Жилль, еще бледнее, чем обычно, съежившись, сидела прямо на полу в углу гостиной. Эдвард тщетно пытался ее утешить, но до девушки не доходили ни слова, ни жесты. Ее мучила мысль, что сотню раз в порывах гнева она желала смерти своей матери. Теперь ей казалось, что самое страшное произошло по ее вине, исполнилось ее желание, а она даже не подозревала, каким горем это может обернуться для нее самой.
