Эти маленькие шажки вперед нелегко уловить. Серийная история вознаграждений и цен не дает никакой возможности отметить ощутимое улучшение в масштабах жизни многочисленных классов. Люди только начинали учиться обходить трудности, изобретать документацию, отыскивать адекватные способы использования. Пространство материальной жизни обогащалось, улучшалось, становилось более разнообразным. Когда возводили дом, он получался чуть больше и чуть изящнее, чуть лучше проветривался, чем тот, на месте которого он строился, и это касалось не только богатых. Кровать вместо низкого ложа, шкаф вместо сундука, белье, немного посуды. За небольшой отрезок времени население выросло. Кто же ошибался? Экономика с ее зарплатой и ценами на хлеб? Социальная история и исследователи жилищных условий, которые замеряли, обсчитывали, выражали в цифрах дома зажиточных крестьян в том виде, как они сохраняются еще и в наши дни? Признаем и преодолеем кажущееся противоречие. Есть то, чего графики цен так до сих пор и не смогли показать, — это новый продукт, свободный продукт, лучшее качество, косвенное следствие ощутимого роста производства во всех областях; за неимением лучшего примем пока, на условиях тщательной проверки, это неизбежное предположение. В XVIII веке ремесленники добились заметного повышения производительности труда без прямых капиталовложений. Без капиталовложений, если не считать косвенных, выразившихся в более эффективной передаче знаний, которые стали доступными большему числу людей, причем людей, лучше образованных.
Почти без непосредственных капиталовложений — в этом и заключается вся разница между XVIII и XIX веком. Путем привлечения внимания, путем придания большего значения навыкам в ущерб рутине. В век компьютеров есть искушение рискнуть: амортизированные hardware[11] стали на 50 % лучше за счет беззатратного улучшения software[12]. Достигнутый выигрыш, даже небольшой, непосредственно доступен для человека. В конце века вдвое больше людей, чуть более образованных, живут немного дольше. В конце XVIII столетия в Европе в пять-шесть раз больше грамотных людей, чем в конце XVII века, и, возможно, раз в десять больше тех, кто преодолел порог эффективного чтения и читает дополнительно и разное. Взвесив все как следует, можно сделать вывод, что способность к усвоению информации посредством чтения выросла в десять раз самое большее за два поколения.
И снова перед нами противоречие. Тесно связанный с прошлым, XVIII век в неменьшей степени оказывается веком движения, практического прогресса на уровне вещей. Преодолеть это противоречие значит открыть то, что, как нам представляется, составляет самую суть, может быть, краеугольный камень эпохи Просвещения. Устойчивость способов производства в традиционном обществе не Исключала ни модификаций, ни изменений, которые чаще всего оказывались прогрессивными. Своеобразие XVIII века заключается не в отдельных модификациях, а в том, что именно в это время изменения приобрели способность вести за собой другие изменения. Чтобы отразить эту действительность, было бы уместно прибегнуть к языку экономики. Она говорит о поступательном движении, о множителе. Соответственно мы будем говорить о множителе роста эпохи Просвещения.
