Наше пребывание здесь подходило к концу. Сербская община в Горажде не хотела тратить деньги на нас. 400 немецких марок в месяц по существу нельзя было назвать большой зарплатой даже для тогдашней Югославии. Эти деньги служили лишь для покрытий наших насущных расходов, тем более что билеты на обратную дорогу нам оплачивать никто не собирался. Даже не заплатили положенных по контракту раненым тысячи марок. Саше Кравченко, чье состояние здоровья было особенно тяжелым (он очень плохо видел, так как осколок пробил череп и придавил зрительный центр), заплатили всего 200 марок. В результате последнюю зарплату нам пришлось требовать, угрожая бунтом.
С деньгами все выглядело так жалко, что многие были злы на всех сербов. Конечно, положение в стране тяжелое, но ведь Югославия была страной далеко не бедной… Обычный официант в кафе зарабатывал по 400 марок.
Были, конечно, неприятные инциденты и с нашей стороны. Во второй месяц двое наших казаков пустились в загул в Вышеграде и даже сумели развалить камеру в местной тюрьме. Но какое войско обходится без таких проблем? По крайней мере, они в Вышеграде не насиловали, не грабили, не убивали, а пара дебошей не в счет. На самом же деле все для сербской власти казалось привычным и спокойным, ибо война тут закончилась, и добровольцы ей просто не были больше нужны. Нас же привезли сюда по необходимости, — да Бог с ними, хотя бы простились с людьми по-доброму, но и этого не сумели сделать.
Построить нас и сказать всем «спасибо» власть вполне могла. И дело здесь не в том, что это касалось только русских, — нет. Так власть поступила со всеми, кто приезжал сюда с благими намерениями. Сербы тоже не были обделены таким отношением. Подобную «дребедень» и даже в худшем варианте я уже наблюдал на Кавказе. И многое отношу, скорее, к глупости, чем к злонамеренности, хотя и последнее исключать не следует.
Хотя особого желания воевать за сербов у меня тогда и не было, но мне хотелось увидеть, что же такое Босния и Герцеговина, ибо, что такое Россия, я уже приблизительно знал. К тому же я считал, что и сербам, и русским противостоят общие враги, и мне, по молодости лет, захотелось повоевать и в Сербии. В этом мое желание не остановил и последний инцидент с Вышеградской властью при нашем прощании.
Когда мы начали разъезжаться из Вышеграда, конечно, без званых обедов и вечеров дружбы, я и Юра, пятидесятилетний казак из Саратова, собрались ехать вместе. Правда, был путь через Рогатицу и Зворник, которым отправился сорокалетний Константин Ершков из московского землячества казаков, но мне нужно было заехать в больницу Ужицы, поэтому мне с ним было не по пути.
