— Нет, — робко ответила девушка.
— Отлично. Тогда — до вечера. — Генрих Иванович положил трубку.
К вечеру Настя уже немного освоилась в огромной потаповской квартире. Генриха Ивановича ждал стол, накрытый гостинцами из Каменки — домашними соленьями, копченым салом, маринованными маслятами и прочей нехитрой деревенской снедью. Передала ему Настя и два письма — от бабки и от своей матери.
«Москва — город большой, — писала бабка, — а Настасья — девка видная. Гляди, не вышло б чего плохого. От себя ее не отпускай. Она хоть годами и взросла, а по разумению — дитя еще. Коль уж увез ее из дома, тебе за все и ответ держать. Сам, гляди, не озоруй! Обидеть девку — дело нехитрое, да только со стыда потом сгоришь…» Тамара просила, в сущности, о том же — приглядывать и не отпускать от себя.
— Настя, ваша мать хотела бы, чтобы вы жили у меня, — сказал Потапов, отложив письма. — Я собирался предложить вам решить самой, где остановиться — у меня, в гостинице или на частной квартире. Но, поскольку Тамара Григорьевна настаивает… Как вы отнесетесь к тому, чтобы остаться здесь. Места, как видите, у меня достаточно…
— Если я не буду мешать вам, Генрих Иванович… Да, я хотела бы остаться у вас.
— Ну, вот и хорошо. А сейчас, извините, пойду спать — мне вставать рано. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Потапов действительно проснулся рано — хотел до работы просмотреть кое-какие документы. Каково же было его удивление, когда, зайдя на кухню, он увидел хлопочущую у плиты Настю.
— Доброе утро, — пробормотал он.
Настя повернулась к нему и с робкой улыбкой ответила:
— Доброе утро, Генрих Иванович, садитесь завтракать.
На столе стояла тарелка с пышными и румяными оладьями, а рядом — кружка с молоком.
«Надо же, — подумал Потапов, — совсем как у бабки!»
С аппетитом позавтракав, Генрих Иванович в отличном настроении отправился на работу.
Потапов быстро привык к Настиным завтракам и ужинам. Сначала он пытался было возражать, ссылаясь на то, что стряпня отнимает время, необходимое для занятий. Настя, хоть и боялась ему перечить, тем не менее твердо отвечала, что времени на кухне проводит совсем немного, на учебу это никак не влияет и нисколько ее не тяготит.
Это была правда, тяготило Настю совсем другое. Ее мучила невозможность хоть как-то отблагодарить своего покровителя за его бескорыстную заботу и щедрость.
В один из выходных Генрих Иванович отвез Настю в шикарный магазин и распорядился «одеть эту девушку с головы до ног». Она перемерила, наверное, тысячу вещей — от белья до пальто. Потом им домой привезли целую гору пакетов и коробок — во что это обошлось Потапову, Насте было страшно даже подумать! А деньги на карманные расходы, которые он в шутку называл именной стипендией и еженедельно вручал смущенной Насте? А как измерить тепло и участие в ее делах? Как оценить радость от совместных походов на концерты и в театры? И это все при том, что Генрих Иванович был чрезвычайно занятым человеком. Наверное, только Настя знала, как много Потапов работает дома. В его кабинете до поздней ночи горел свет и чуть слышно гудел компьютер. И так Насте тогда бывало обидно, что некому по достоинству оценить его труд, доброту и щедрость души! Так становилось жаль этого всемогущего, но такого неприкаянного и одинокого человека, что порой слезы сами собой наворачивались на глаза…
