Клэр не смотрела, как Мануэль общался в толпе с другими мужчинами и женщинами. Она улыбалась Николасу и Инез, отвечала на вопросы друзей, а затем направилась в Кастело, поднявшись по богатым, в стиле барокко лестницам, прошла по коридору в один из самых больших, великолепно выложенных плиткой туалетов. Умылась и привела в порядок лицо, причесала красно-золотистые волосы и переложила чистый платок из сумочки в карман. Прислонилась лбом к прохладной поверхности стены и пожелала про себя, чтобы все это скорее кануло в пучину забвения, и хотя в голове наступило прояснение, в сердце время от времени ощущались острые уколы льдинок.
Внизу, в главном зале, слуга поклонился ей и попросил пройти с ним в малый салон, где был приготовлен чай. Там находился Николас, а Инез разливала чай из тяжелого серебряного чайника. Старый сеньор сидел со всеми вместе, но пил только кофе, разбавленный коньяком; он устал и одновременно был счастлив, многословно описывая хитрые ходы, с помощью которых он победил в шахматном сражении донью Фелипу.
Медленно ползло время. Клэр не пошла смотреть теннисный матч между Николасом и Мануэлем, оставшись в другом, более обширном салоне с журналом, открытым на коленях, и сигаретами, лежавшими рядом на столике.
Салон постепенно наполнялся людьми, появились напитки и закуски. То там, то здесь раздавался смех и звучала речь о дне, проведенном в играх, ловле рыбы или просто в ничегонеделании.
Клэр тоже смеялась. Как она еще могла скрыть возраставшую боль от мысли о том, что завтра Мануэль Кастро навсегда исчезнет из ее жизни?
После утренней службы в церкви уже всем стало известно, что граф покинул остров, пилотируя один из своих личных самолетов. Привыкшие к подобным случаям давние жители острова говорили, что для Мануэля стало традицией прощаться со своими знакомыми простым и вежливым «С Богом!» за ночь до своего отлета. А были и такие, которые беспечно замечали, что сами собираются возвратиться в Португалию через несколько недель, где они снова станут общаться с ним в театрах и на приемах. Остров без проживающего в своей резиденции графа превратился просто в «мунита компоне за», что значит в переводе с португальского нечто вроде «утратившего привлекательность».
«Утративший привлекательность» — было для Клэр совершенно неподходящим словосочетанием, чтобы объяснить ту мрачную летаргию, в которую погрузился теперь весь ее мир, это было слишком мягким и, возможно, красивым для кого-то определением. Собственно, она и не рассчитывала даже в самых смелых полетах своей фантазии на что-нибудь большее, чем его дружеский интерес как к иностранке, оказавшейся на португальской земле. Ей было бы менее обидно, если бы он позволил себе хоть слабый намек на сожаление, чтобы сделать более многозначительным свой прощальный поклон. Он же всего-навсего склонился к ее руке и сказал:
