В небе Кавказа | страница 32
Врезалось в память, как дюжий водитель, схватив за грудки тщедушного швейцара, приподнял его и, крича в ухо, требовал, чтобы ему отвели номер.
— Нету, говоришь, номеров? А ну-ка, посмотрим!
— Что ж, посмотрим!
Швейцару было уже не впервой видеть озлобленных войной людей, слышать их угрозы. Он и сам не лез в карман за словом:
— Балабон ты! Вот кто! Ты бы лучше закурить дал. Третьи сутки за троих работаю. Старуху и ту без меня схоронили.
Он перекрестился, громко высморкался, сделал затяжку почти на полпапиросы и продолжал свое брюзжание:
— Да разве тебе понять? Тебе только номер подай. Накось выкуси. Нету у меня номеров.
— Ай да молодец, — выругался шофер и сплюнул в темноту. — Вот это и есть «Гранд-отель». Барак, батя, это, а не гостиница. А вы ему еще имя «Гранд-отель» дали. Ну где я помещу раненых? Вон сколько километров, трясемся, разыскивая госпиталь. Где, я спрашиваю, где?
— Видать, и нам придется ночевать в кабине, — сказал водитель Лавицкому и направил машину к раскидистому клену.
Николай вышел наружу. «Клен! И у нас на Смоленщине такие растут. И листья похожие. Сорву-ка один на память».
Лавицкий выбрал самый широкий и еще не до конца покрывшийся багрянцем осени листок и положил в записную книжку. Позже он на нем написал «Память Смоленщины!»
— Это вы зачем, товарищ лейтенант?
— Да вот взял один, скоро зима. Опадут листья, будут сорваны последние листки календаря этого года, а что принесет нам будущий?
Монотонно стучали капли дождя. Время от времени шофер включал мотор, чтобы немного согреться и просушиться. Сон не шел, и Николай стал рассказывать:
— Утром звонят: «Попросите 22-го». Это номер моего боевого самолета.
Дежурный отвечает:
— Улетел!
В полдень спрашивают:
— Где Лавицкий?
Отвечают:
— В воздухе.
Уже на исходе дня на аэродром приезжают офицер связи и сотрудник редакции армейской газеты.
— Можно видеть Лавицкого?
— Еще не прилетал!
Вот как воюем! Теряем свои самолеты, немало сбиваем и вражеских.
Николаю хотелось как-то выговориться. Шофер внимательно его слушал.
— Жизнь летчика, — продолжал Лавицкий, — это вечная борьба с неизвестностью, наконец борьба с самим собой, подчас с вредным настроением. Вот ты спрашиваешь: «Что такое подвиг?» Отвечу: и не взлет души и не исключительное везение. Это то, к чему приходится готовиться всю жизнь, и как важны здесь трудолюбие и знания. И нельзя вернуться снова в то состояние, в котором находился летчик, сразивший врага. Нельзя все это описать.