Военврач осмотрел и шепчет мне в ухо:
– Обоих или срочно в госпиталь, или не жильцы.
– Товарищ Калиткин, увы, но тут у нас госпиталя точно, нет.
– Тогда не жильцы.
– Ну, облегчи им боль хоть военврач?
– Чем, из лекарств у меня лишь руки да мат.
– Ну да ты прав, прости военврач.
– Что же делать? – спрашиваю у врача
– Пусть лежат, добить у нас руки не поднимуться, сами умрут, этот через минут пять, а тот через полчаса – при этом у чеховца, даже дыхание не изменилось, врачи такие сукистые люди, ни хера им не жаль нас людей.
– Немцы, – говорит кто-то сзади, – мотор шумит, наверно машины, на танк не похоже.
– Пятеро быстро надеть форму противника, и ко мне, – командую я.
Рядом становится пятерка шустряков, ну и среди них как Онищук, так и наш друг сознательный киргиз.
– Как тя звать? – спрашиваю я у него.
– Рядовой Болотбек Мамбеткулов.
– Спасибо брат Болотбек, но поменяйся с кем-нибудь одеждой, ты какой-то ваще оригинальный немец получаешься, вот если б это был Халхин-Гол. Болотбек понял и проникся, и меняет форму цвета фельдграу, с каким-то более немцеподобным товарищем, на нашу родную РККА-шную хаки. И мы впятером идем к дороге.
Почти в традициях "Кавказской пленницы" перегораживаем дорогу, тока нас не трое, а пятеро, и посередине не Вицин, а целый Онищук. На дороге в метрах 100 от нас гремит опель – блитц, машина подъезжает к нам, мы стоим так красиво, что эсесовцы в "17 мгновениях" обосцались бы от зависти. Машина тормозит, дверца с стороны пассажира открывается и на дорогу вываливается немецкий офицер, и лопочет что-то нам (мат конечно, на фатерландском), я подхожу к нему навстречу, мигаю глазом Онищуку, потом приговариваю,
– Петро, гранату в кузов, – и выдохнув, бью офицера прикладом под дых, тот уходит в астрал, или в интервал, а может и в полный интеграл.
Шоферу плохо видно, что происходит, мы же справа снизу, и он, открывая дверь, выходит из машины. За ним откуда-то появляется один из наших, здоровенный блондин, "белокурая бестия" (правда нос горбатый), поднимает руки к голове немца, резкое движение и все одним шофером в вермахте меньше.
– Ложись кричу я, – всем, – гранаты, и все валимся на гостеприимную пыль белорусской дороги.
Лежим в пыли, в ожидании грохота гранаты Онищука, но тишина, и тут раздается голос Петрухи:
– Вставайте, тут пусто (про кузов), гранат не будет, хватит портить внешний вид, фи какие вы грязнули – хохочет Онищук.
– Трофей в лес, – говорю я о машине, и горбоносый блондин (тот, что шоферу-немцу бошку открутил, как алкаш бутылке крышку), заводит машину, грузовик трогается, поворачивает и медленно и бережно меж деревьями едет в лес.
