В летнем месяце апреле
Потихоньку тает снег
И весёлые качели
Начинают свой разбег.
Печкин только успевал счётами щёлкать:
— Доллар сорок, доллар сорок, рубль сорок и ещё рубль сорок.
Щёлк.
Щелк.
Щёлк.
Щёлк, щёлк, щёлк.
— Гражданин товарищ поэт, — просит Печкин, — повторите, пожалуйста, стихотворение про качели.
— Оно вам так понравилось?
— Я просто строки не успел сосчитать.
Тут записки из зала стали поэту приходить самые разные: "Ваша жена артистка?"
Поэт даже растерялся:
— Нет, но концерты устраивает.
"Прочтите ваше любимое стихотворение".
Юрий Энтин согласился:
— Хорошо. Прочитаю.
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь — начнешь опять сначала.
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
— Восемь строчек всего, — говорит Печкин, — невыгодное стихотворение.
— Это стихотворение Александр Блок написал, — сказал Юрий Энтин.
Печкин расстроился:
— Он меня запутал. Придётся пересчитывать. Он же чужое стихотворение читал.
Поэт тут же исправился и стал читать только своё:
Прекрасное далёко,
Не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко,
Жестоко не будь.
"Какой хитрый, — успел подумать Печкин, щёлкая счётами, — три раза повторяет".
Из чистого истока
В прекрасное далёко,
В прекрасное далёко,
Я начинаю путь.
"И опять повторяет. Вот экономия!"
В общем, Печкин насчитал за вечер четыре тысячи двести копеек, чем окончательно подкосил Шарика.
Глава четвертая. ПРОБЛЕМЫ С КОРОВОЙ МУРКОЙ
Дела с молоком у Мурки не улучшались. Она, несмотря на проигрыватель, всё меньше молока давала.
— Репертуар не тот, — сказал почтальон Печкин. — Ей надо что-нибудь сугубо личное поставить. У меня есть одна такая пластинка.
Он пластинку принёс, и Матроскин её запустил. Это была весёлая животноводческая песня про корову. Пел её замечательный певец Леонид Утёсов.
Пластинка была старая, она всё время съезжала со строчки на строчку. Но текст был абсолютно коровий. Проигрыватель пел:
"Ты не только съела цветы,
В цветах мои ты съела мечты,
И вот душа пуста,
И вот молчат уста.
Трудно жить,
Мой друг, без друга
В мире одному.
Всё туманно, всё так сухо
Сердцу и уму.
Если б жизнь твою коровью
Исковеркали б любовью,
То тогда бы ты, Пеструха,
Знала почему".
Матроскин заводил и заводил эту песню. Корове она не очень нравилась, зато соседи подходили послушать.
"Брось ты хмуриться сурово,
