«Но ведь я человек! Почему вы не дали мне прожить свою жизнь? Даже травинка… ее жизнь сгорает так быстро, что нам, людям, становится страшно. Но она проживает свою жизнь, а у меня уже нет жизни. И нет ничего. Я ненавижу вас, но не могу сломать запрет, который не позволяет мне ненавидеть. Вы знаете, как это страшно?»
«Я знаю…»
«Ничего вы не знаете. Вы не знаете, что такое, когда вас едят изнутри. Меня уже давно ест моя ненависть, которую вы загнали в угол. Загнали в клетку. Лучше убейте меня…»
«Нет!»
«Убейте, прошу вас! Пожалуйста! Умоляю, убейте меня!»
«Нет! Нет! Нет!»
Перед глазами Кагэро мелькало лицо Итиро, бледное, с серыми шевелящимися губами, с жутким выражением в глазах. Кагэро рванул сквозь стены, сквозь призрачные стены этого мирка с его медленно плывущими облаками и странными шарами.
Синий шар, зеленый шар — это и была ненависть Итиро, только так она смогла найти хоть какой-то выход, хоть на мгновение выплеснуться на того, ради кого родилась.
Кагэро рвал ткань этого мира и бежал прочь, слышал, как вопит все, чего коснулась его рука. Он чувствовал эту боль. И казалось, что никогда не закончится водоворот из облаков, разноцветных шаров, каждый из которых причиняет боль…
Мир рухнул в пропасть. Кагэро поглотила чернота. На миг в его сознании загорелась уверенность в том, что он просто уничтожил душу Итиро, но одного взгляда вверх было достаточно, чтобы убедиться в обратном. Там, над пропастью, парил огромный младенец с лицом взрослого человека. Он раскинул руки, а серые губы все так же отвратительно шевелились, а взгляд давил, давил, чтобы Кагэро скорее упал на дно.
И дно встретило его острыми камнями. Но боли уже не было. Мир души растворялся, Кагэро прожег в нем путь наружу.
Когда он очнулся, было уже утро. Итиро сидел, привалившись спиной к стене. Первым, что увидел Кагэро, были его серые губы. А потом он понял, что лицо также серо.
Итиро был мертв.
* * *
— Он умер.
Мудзюру покачал головой. Но ни жалости, ни следов огорчения на его лице не было. Как и обычно. Кагэро даже представить себе не мог, как должен жить человек без эмоций. Почти без эмоций. Впрочем, может, оно и лучше. В конце концов, все мудрецы твердят о том, что эмоции — помеха для рассудка.
Узнав, насколько этот рассудок хрупок, Кагэро усомнился в том, стоит ли он стольких чувств сразу. И уж точно не стоит оно того — стремление все осознать, разложить, взамен на бурю эмоций. Нет…
— Умер, — повторил Кагэро тихо.
