В преподавательской было пусто и пыльно. Я положил портфель на стол, стал у окна, закурил. У меня есть еще пятнадцать минут до начала пары, можно постоять и посмотреть на город. Что же может быть красивее? Конечно, только море в эту же пору года и дня или какой-нибудь сосновый бор. Солнце еще не повернулось к окнам, тогда здесь станет душно и жарко, а пока — самое то. Передо мной, внизу, раскинулся проспект Свободы, залитый светом, пока еще не забитый автомобилями и людьми и оттого кажущийся немного сонным.
Открылась, скрипнув, дверь.
— Доброе утро, Михаил Иосифович.
Конечно же, я узнал голос, и оборачиваться мне расхотелось. Но из соображений вежливости…
— Здравствуйте, Анна Борисовна. Вы с занятий?
Анна Борисовна Шмуц, специалист по стилистике, была бледна и, судя по перекошенному рту, взбешена. Она тряхнула головой, отчего качнулась невероятная, какие уже лет двадцать не носят, прическа, упала на стул и сунула в рот сигарету.
Интересно, как женщине удается вызывать отвращение одним своим внешним видом, не говоря уже о поведении?
— С занятий, — она выпустила дым сквозь зубы. — Долбаные писаки, жопорукие. Уже разжеванное им в рот пихаешь — нет, один хрен выплевывают.
Я мысленно улыбнулся и поздравил себя. Да, это тебе не толстолобиков своих воспитывать, сынков слабоумных. Это они после моих лекций такие, «писаки» эти!
— Сейчас пятая группа у вас? — процедила Караваева. — Вы уже вставьте им поглубже, сделайте одолжение.
— Что же я им могу вставить?
Анна Борисовна захихикала:
— Ну, это уж вам виднее!
Ага, ага…
Шагая по коридорам Дома сочинителей, я перечислял в уме имена тех, кому я бы с радостью, не по необходимости подал руку. Тех, кто сохранил хоть какую-то трезвость рассудка в этом мутном омуте, заросшем мертвой травой. Оказалось не так уж много. Совсем не много. Человек пять, стоящих по колено в болоте.
Аудитория была заполнена под завязку — новый призыв, как говорится, солобоны зеленые. Идя сюда, они действительно думали, что их научат писать. И я уж из штанов выпрыгну, но постараюсь не уничтожить в них эту мысль, как методично уничтожали в нас. Но мне повезло, я поздно попал в ряды сочинителей.
Но что-то было не так. Студентишки сидели тихо. Только войдя, я заметил стоящего у двери Стумпфа.
— Георгий Максимович? — растерялся я. — Доброе… утро.
— Здравствуйте, здравствуйте, Михаил Иосифович, — прищурился директор. — Не возражаете, если я поприсутствую? Чувствую, забывать я стал все, а ведь раньше…
