Какая неслыханная честь! Какая радость!
Я лечу в канцелярию. Шульман уже сидит на своем месте, дымя толстой сигарой и тупо вперя взор в пространство. Его никто не замечает, и он ничего не видит — ни дать, ни взять Диоген при осаде Синопа. Офицеры уже начинают собираться.
— Ваше высокоблагородие, — обращается ко мне старший писарь Кондрашов, — вы изволите назначить заведующего хозяйством подпоручика Стефанова, мы сейчас отправляем его в банк за деньгами. С ним поедет Мощенский, а вам надо подписать ему доверенность, и вот этот лист.
— А это что такое? — спрашиваю я, машинально подписывая требование.
— Это подъемные: вам, как командующему причитается… — он назвал колоссальную сумму. — Вот это им, как заведующему хозяйством; это подпоручику Сергиевскому, как делопроизводителю, это — остальным господам офицерам.
— Да ведь это целый капитал!.. И его не потребуют обратно?
— Никогда. Вот закон, — Кондрашов подчеркивает ногтем статью закона.
Господи! Как благодарить Тебя за все?!
Когда шесть лет назад я вступил в должность заведующего хозяйством, я не имел ни копейки долгу. Демидов, передавая мне хозяйство, удержал кое-что, затраченное им на экипировку офицеров, которые накануне парада не имели нужного снаряжения и обещали вернуть все из «полугодового» — так называлось пособие, выдававшееся гвардейцам сверх жалованья. Сумма эта была умеренная, но далека от того, чтоб уменьшаться: она росла с каждым годом.
В самый момент сдачи, едва я вышел из канцелярии с карманами, набитыми деньгами на уплату счетов — поставщики должны были явиться на днях, — около конюшни я наткнулся на полковника Андреева.
— Иван Тимофеевич, Иван Тимофеевич! — закричал он мне издали, — одно слово. Ивко, ты ступай наверх, я сейчас приду в канцелярию.
— Что прикажете, господин полковник?
— Я только что видел в руках у вас целую кучу бумажек. Хочу попросить вас на несколько дней выручить меня пятьюстами рублями.
Итак, у меня уже почти ничего не остается для расплаты по счетам.
— Не беда, ваше высокоблагородие, — утешал Кондрашов, через недельку выпишем новые.
Прибавка содержания в 30 р. в месяц не спасала меня от нависшей опасности. Откуда мог я пополнить недостающие суммы? Все время обращались ко мне уже не только офицеры, но даже солдаты, просившие по трешке на дорогу в отпуск. Как мог я отказать им, одалживая другим сотни? Каждый месяц я вкладывал обратно, что мог. В конце года туда же летело полугодовое. Я брал несколько сот из заемного капитала — все шло туда же… И что же? Бедняга Андреев перед смертью завещал жене в первую очередь ликвидировать заем, сделанный им пять лет назад… Мне стыдно было брать эти деньги от молодой вдовы, со слезами благодарности протягивавшей мне эту сумму. Но проклятая яма все шире и шире разверзалась у меня под ногами.
