Здесь, в глуши, даже прокурорский надзор смотрел снисходительно на то, что у котла кормились гуси и свиньи.
— Какое это жалованье! Я только и живу, что с индюшек, — повторяла мать командира 21 батареи. Я смотрел еще глубже. Вместо десятка поросят я завел целое стадо, где патриархами были два колоссальных йоркшира. В каждой части всегда найдется новобранец, которого по глупости ли его или по избытку ума совершенно невозможно превратить в солдата. Пока, наконец, потеряв терпение, его не увольняют «по полной неспособности». Изобличив такого, я превратил его в великолепного свинопаса, и этот «богоравный Эвмей» на третий год гонял по буковым и дубовым лесам окрестностей уже целое стадо в 150 голов. И когда наезжавшие комиссии намекали мне, что «борщ отзывается гусем», я просто отвечал им: «Нет. Это свиное сало от выкормленных в лесу кабанов — такая уж у нас традиция!»
Огород, не приносивший никакой пользы, я ликвидировал. Я снял пять десятин хорошей земли у соседа, унавозил ее всем пометом нашей конюшни, прежде исчезавшим неизвестно куда, и завалил кухню овощами. Огурцы, арбузы и дыни солдаты могли таскать свободно, без контроля. Солдаты сразу почувствовали все это.
— Здорово, братцы, — говорил я им, — заходи справа и слева. Давайте придумаем, чем еще скрасить нашу солдатскую долю. Песенники у нас уже есть. Но по воскресеньям по тридцать человек стоит под ранцем по пьяному делу. Будет этого. Давайте наладим театр. Открывайтесь, таланты. Кто играл раньше на сцене?
— Так что я был раньше сельским учителем, мы устраивали спектакли в школе.
— А я играл с заезжей труппой.
— А я был режиссером у нас, в Екатеринославе[89].
— Ну, а на женских ролях? Мнутся…
— Может, пригласить барышень из слободы?
— Лучше опосля, ваше высокоблагородие… Мы пока сами, а когда оне попривыкнут к нам, сами понабиваются. Мы их не обидим… Только вы будьте с нами.
— Ну вот и дело в шляпе. А как же с музыкой? Балалайки?
— Да уж понабили оскомину: только и знают, что «Ручеек» да «Барыню».
— Так кто же?
— Позвольте доложить, ваше высокоблагородие. Я, Илья Сокольский, играю на кларнете, а Иоффе, у него баритональный бас, сядет на тромбон.
— А ты, Магер?
— Я могу на первого кларнета, я был два года в оркестре в Ломже.
— Ну, а где же мы достанем инструментов? Ведь они дорого стоят, И кто будет за капельмейстера?
— Вы уж не извольте об этом беспокоиться. Я, Илья Сокольский, возьму это на себя. А каталоги я уже достал, лучшие, заграничные, работы Юлия Генриха Циммермана из Москвы.
