Г. В. Флоровский как философ и историк русской мысли | страница 16

. Вскользь касаясь данного вопроса, Э. Блейн просто перечисляет болезни, перенесенные Флоровским в детстве и юности: «Вначале из‑за болезни печени он был вообще прикован к постели, затем начался остеомиелит, который потребовал… четырех серьезных операций, "почти чудом перенесенных". Уже и после поступления в университет болезни все еще преследовали его — в частности, редкая инфекционная болезнь горла, для лечения которой потребовались сильные средства»^>[48].

Таким образом, по версии Блейна, все дело заключалось в ряде чисто соматических заболеваний. Однако сам Флоровский в письмах указанного периода несколько иначе характеризовал свои проблемы со здоровьем. Придавая этому обстоятельству большое значение, он счел необходимым специально остановиться на нем в первых же письмах, направленных своим потенциальным наставникам. «А моя болезнь — признается Флоровский Глубоковскому — заключается единственно в неврастеничности с астматическими припадками»^>[49]. В первом письме Флоренскому он также жалуется на «крайнюю болезненность и слабость сил», подробно передает свою историю болезни, которую резюмирует словами: «Но — главное — такое сильное потрясение нервной системы и всего здоровья, что до сих пор я не могу оправиться вполне». Наконец, некоторые письма Флоренскому Флоровский сопровождает прошениями о молитве, которые формулирует не в традиционной общей форме («помолитесь о грешном рабе Божием имярек»), а с уточнением, что нуждается в молитве «об исцелении раба Божия Георгия от недугов тела и души», «о умиротворении и успокоении своей встревоженной и искушаемой соблазнами души»^>[50]. Очевидно, болезнь Флоровского имела выраженный психосоматический характер, и, как следует из его прямых признаний, он сам вполне отдавал себе в этом отчет.

В пользу такой версии свидетельствует также целый ряд дополнительных указаний. Прежде всего, сами по себе внутренние метания Флоровского, неспособность принять окончательное решение, в частности, при выборе между университетом и духовной академией, указывают на подверженность неврозу. Его самооценка двоится: с одной стороны, он с явным удовольствием сообщает корреспондентам о своих «блестящих» успехах в учебе, о поощрениях со стороны родственников и преподавателей, но одновременно его письма полны не менее пафосными формулами самоуничижения (он неоднократно называет себя «ничтожным», «слабым» и т. п.), за которыми чувствуется реальная неуверенность в себе, граничащая временами с отчаянием. Эти чередования самоуверенности с самоуничижением не похожи на какой‑то сознательный прием, скорее это признак болезненной мнительности, переменчивости мыслей и настроений, доставлявшей Флоровскому серьезное беспокойство: «Бывают колебания, довольно мучительные и сильные, и тогда я теряю под собой почву»