Было уже близко к полуночи, когда позвонили из больницы. Йожи просил передать, что операция неизвестно сколько продлится, так что пусть Илуш не ждет его, а ложится спать.
Орбан тоже решила, что не стоит ждать. Илуш лишь в прихожей заметила, что на ногах у матери шлепанцы. По-видимому, это вызвало в ней некоторое сочувствие; обычным своим сухим, деловым тоном она попросила извинить ее за все сказанное в запальчивости. Орбан кивнула, сказала, что не обижается, и ушла.
По крутой будайской улочке она пешком спустилась вниз и одним из последних трамваев добралась до больницы. Привратник только после долгих объяснений согласился впустить ее. Она поднялась в хирургическое отделение. Остановилась в коридоре перед операционной. Молодая сестра, которая вышла из операционной, спросила, по какому она делу.
— Я жду своего зятя, — ответила она.
— А кто он, ваш зять? — допытывалась сестра.
— Йожеф Гал.
— Пока еще неизвестно, когда кончится операция, — сказала сестра.
— Ничего, я подожду, — кивнула Орбан и села на окрашенную белой краской скамью. Через минуту она уже спала.
(Магнитофонная запись на квартире у Илуш)
— У вас накрашены губы, мама. И даже глаза подведены!
— Тебе тоже не мешало бы краситься.
— Я в парикмахерскую и то не хожу, хотя постоянно на людях, работаю с утра до вечера. Голову мою дома, и все-таки у меня всегда вид приличный.
— Капустный кочан тоже воображает о себе, будто он красивый.
— Неужели вы не понимаете, мама, что сами делаете из себя пугало?
— По-твоему, если женщине шестьдесят один год, то она должна выглядеть, как смертный грех?
— Недосчитались, мама: вам будет шестьдесят пять.
— Шпилька вполне в твоем духе. Ну, ничего, когда-нибудь ты об этом пожалеешь, да только поздно будет.
— Никогда я не пожалею о том, что просила родную мать не выставлять себя на посмешище.
— Это еще вопрос, кто из нас двоих более смешон.
— Кто из нас двоих влюблен в этого Чермлени, я или вы?
— Кто угодно, только не ты. Бесчувственный чурбан не способен влюбиться.
— Прошу вас, заклинаю: бросьте вы этого мерзкого типа! Мало вам, что он загубил вашу молодость, так хотите, чтобы он отравил вам и старость?
— Я всю жизнь видела от него только добро.
— Всем он врал, всех обманывал напропалую. Это ни для кого не секрет, только вы, мама, об этом знать не желаете.
— Если он когда и лгал, то лишь для того, чтобы не огорчать другого. Да и обманы его все были по пустякам. В этом огромном человеке заключено большое, нежное сердце и необъятная преданная душа.
