— Прислугой ты можешь быть и здесь. Ровно столько же, помимо полного пансиона, получает моя сиделка.
— Я предпочитаю быть прислугой здесь.
— Мы с тобой взяли какой-то неверный тон в разговоре.
— Прости меня, Гиза.
— Это я виновата, я очень нервничаю.
— Если из-за меня, то не стоит.
— Не только из-за тебя.
— Господи, уж не ухудшилось ли твое состояние?
— Нет, не ухудшилось. Ты знаешь, кто такой профессор Раушениг?
— Ну как же, твой лечащий врач.
— Во Франкфурте открылся санаторий, которым он заведует. Этому санаторию нет равных в мире: туда имеют доступ даже не десять тысяч из лучших семейств, а только элита в пятьсот человек. В воскресенье мы с Миши и Хильдегард побывали там.
— Уж не собираются ли тебя оперировать?
— Койки с помощью небольшого мотора подвергаются постоянной вибрации, чтобы избавить пациентов от пролежней. Одеял никаких не требуется, их заменяет электрообогреватель. В каждой палате установлена телекамера, и на контрольном пункте под постоянным наблюдением находятся все сто восемьдесят больных.
— Но ведь у тебя поврежден центральный нерв.
— Раушениг считает, что надо попробовать.
— А доктор Лустиг ведь прямо сказал, что тут медицина бессильна.
— Профессора Раушенига приглашали на консилиум к Сталину.
— Ты кому больше веришь?
— Раушениг — друг дома. Кроме того, в нашем кругу каждый ревниво следит, как поступит другой, равный ему по положению. То бережливость считается хорошим тоном, то вдруг — расточительность. В таких случаях идти наперекор просто невозможно.
— Не слушай никого. Поступай, как тебе лучше.
— Для меня лучше всего, если бы ты приехала ко мне.
— Не проси меня об этом.
— Я никогда ни о чем тебя не просила.
— Ты внушила себе, будто я тебе необходима. А стоит мне приехать, и ты во мне разочаруешься.
— Мы всегда понимали друг друга.
— Это когда было, Гиза! А теперь немало таких пунктов, в которых мы расходимся.
— Назови хоть один.
— Наш отец.
— Ты имеешь в виду мои слова о том, что папа умер прекрасной смертью?
— Я имею в виду ту заведомую ложь, в которую ты уверовала.
— Это не телефонный разговор.
— Каратели в кровь разбили ему лицо, Гиза.
— Повторяю, это не телефонный разговор.
— Ведь это мы сами выдумали, будто отца расстреляли красные. Иначе маме не видать бы пенсии.
— Ради тебя самой прошу, прекрати этот разговор!
— Имя папы упомянуто в списке жертв террора.
— Где упомянуто?
— В книге «Зверства белого террора в комитате Яс-Надькун-Солнок». Из жителей Леты в списке замученных только двое: наш папа и доктор Миклош Санто.
