по расчерченному песку. В полдень они поели соленой рыбы и перловой каши с монастырской кухни, запив все парой кружек легкого эля.
— Лучше подкрепиться как следует. — Верланд взглянул на Бьярни. — Сегодня больше ничего не предвидится, а завтра будет еще меньше.
А другой парень, с набитым ртом, добавил, ухмыляясь:
— Несправедливо, да, что приходится ходить с пустым брюхом из-за чужого Бога, висящего на дереве.
И все рассмеялись.
Это было сказано вполне добродушно; воины и жители поселений Торштена уже давно привыкли смешивать две веры, и во времена, когда норманны расхищали христианские святыни не потому, что те были христианскими, а просто из-за богатой добычи, в этом было не принято проявлять особую щепетильность.
Но Бьярни не разделял их веселья.
— Один провисел на дереве девять дней[57], — сказал он, обращаясь ко всем.
Положив в рот последний кусок сухой соленой рыбы, он встал и побрел прочь, чтобы побыть одному.
Он шел к югу вдоль берега, пока не оказался у бухты, видимо, на самом южном крае острова. И там, без всякой причины — он миновал другие бухты и заливы, с таким же белым песком и теплыми камнями — он решил присесть. Маленькие темные овцы, пятнистые и в крапинку, паслись в полях. Он слышал звонкий голосок ягненка и глухое блеяние его матери в ответ. Дюны за спиной защищали от ветра, и на солнце было тепло. Он знал, что такая погода тут бывает не часто; на Айоне тоже бушуют ветры.
Хаки, который греб рядом с ним, рассказывал, что пару лет назад, как только они покинули Малл, налетел шквалистый ветер с дождем, и волны грозились потопить корабль, когда они подплыли к земле, но им удалось благополучно высадиться на берег, живым, хоть и промокшим до нитки. А сегодня прилив мирно ворковал и пенился среди скал, лаская песок на берегу; вода на мелководье была зеленой и прозрачной, а глубже становилась темно-голубой. А такого яркого солнца он еще никогда не видел. Наверно, похожие лучи освещают Острова Блаженных[58] — далеко, у самого заката, куда, как верили древние, их души попадают после смерти. Может, и остров, о котором говорила Гроа, с деревьями, усеянными белыми птицами, поющими как вечерняя звезда…
Он почти задремал, как вдруг послышался шум шагов и шелест песка на склонах дюн, и кто-то в коричневом облачении устало сел рядом с ним. Повернувшись, Бьярни увидел коренастого мужчину средних лет, с широким, худощавым лицом и лысой головой — лицом воина, а не монаха, но во взгляде его голубых глаз было что-то невероятно умиротворяющее.
