Тут Бьярни запнулся и умолк; дальше история становилась совсем запутанной, но, начав, он должен был довести рассказ до конца.
Мергуд закончила промывать лапу Хунина и втирала в рану вонючую зеленую мазь.
— Плохая девушка, — сказал ребенок, обращаясь к рыжему котенку у него на руках. Казалось, она прекрасно понимала, о чем идет речь.
Бьярни глубоко вздохнул и продолжил:
— Затем, когда мы проводили невесту к Онунду, жрец пришел за Хунином — моей собакой — чтобы принести его в жертву. Началась драка. Онунд вышел с мечом, чтобы во всем разобраться. Он сделал это с Хунином, чтобы побыстрее разрешить спор.
— Да, Онунд Деревянная нога никогда не тратил время на раздумья, — сказала леди Од, как будто размышляя вслух, и обратилась к Бьярни:
— А что потом?
— Ничего, госпожа. Вы спросили меня, почему он это сделал, и я рассказал.
— А теперь я спрашиваю тебя, что случилось потом. Расскажи, как вы двое, грязные и вымокшие, очутились у моего порога.
— Онунд велел мне покинуть Барру. Я верно служил ему два года. Он сам так сказал, и с честью освободил меня от службы, чтобы я нашел себе другого хозяина. Хериольф Купец был тогда в нашей гавани.
Он махнул рукой в знак того, что закончил рассказ. А потом добавил:
— Хериольф сказал, что после той ночи мне недолго оставалось бы жить на Барре.
— Думаю, Хериольф Купец прав, — тихо сказала Од.
Мергуд перевязывала лапу Хунина чистыми льняными полосками.
— Гроа, — позвала она старшую из трех девочек, — принеси немного молока и склянку с зелеными каплями от жара.
Девочка встала и проскользнула во внутреннюю дверь. Когда она вернулась, Мергуд прочно закрепила повязку. Она вытащила деревянную пробку из склянки и принюхалась, потом налила несколько капель в молоко и поставила под нос Хунина.
— Пей, темный брат.
Хунин помедлил с минуту, потом тронул молоко языком и, почувствовав его вкус, окунул морду в миску и вылакал все дочиста.
— Это собьет жар, — объяснила женщина, положив руку на голову псу. — Приведи его ко мне завтра.
Потом, как будто вспомнив что-то, она посмотрела на леди Од, которая вновь принялась зашивать накидку.
— Вы разрешите?
— Разве я не все тебе разрешаю? — сказала госпожа. — Как одна королева другой.
Очевидно, это старая шутка, и Бьярни задумался, что бы она могла значить.
Мужчины часто обменивались шуточками, понятными только им, но он не знал, что и у женщин такое бывает.
Во дворе послышались тяжелые шаги, и кто-то ввалился в комнату, как медведь. Обернувшись, Бьярни увидел высокого человека, с широкими плечами и небольшим брюшком и, хотя сложно было разглядеть сквозь бьющий в глаза свет заходящего солнца, с грубыми чертами лица и уродливым, сломанным носом, на который свисала копна огненно-рыжих волос — не таких темных, как у Онунда, а яркого, горячего цвета расплавленного железа.
