— Тара, что случилось?
— Я поскользнулась на камнях, когда переходила речку, и вывихнула ногу.
Он присел на корточки, чтобы рассмотреть получше. Она была босая, и он видел, что ее щиколотка успела распухнуть и покраснеть.
— Больно, — хныкнула Тара.
— Да уж, наверняка. Идти сможешь?
— Нет — очень больно.
— Ты уже говорила, — он посмотрел на нее оценивающе.
Она была пухлой, но маленькой. Скорее всего, не тяжелая.
— Лучше, я понесу тебя, — сказал он неохотно и встал, оттолкнув любопытный нос Хунина.
— Оставь это, — добавил он, увидев, что она потянулась к корзине. — Пошлешь потом кого-нибудь за ней. К тому же ежевика еще не созрела.
Она оставила корзину и протянула к нему руки, и, когда он поднял ее, у него закралось подозрение, что, несмотря на боль в ноге, она прекрасно себя чувствует.
— Обхвати меня за шею, — велел он. — Вот так, молодец.
Было не так-то легко перейти через ручей, ноги скользили по камням, и, когда он покачнулся, девушка весело засмеялась и вытянула шею, чтобы разглядеть, насколько близко вода.
— Не дергайся, а то уроню, — сказал Бьярни, и она притихла.
Наконец он добрался до противоположного берега, Хунин выскочил из воды следом за ним и обрызгал обоих, стряхивая с себя воду. Бьярни скомандовал «за мной» и направился к поселению.
— Какой ты сильный, — сказала Тара, вернувшись к разговору во время переправы. — Ты бы никогда меня не уронил. — Она сказала это, словно гордилась его силой, как своей собственностью.
Он посмотрел на нее и увидел голубые глаза, окаймленные прозрачными ресницами цвета позолоченного серебра, и впервые заметил, что она мила, как кокетливая кошечка. Он еще никогда не нес на руках девушку, и ему нравилось прикосновение ее рук к шее — теплое, мягкое и приятное. Но она оказалась тяжелее, чем он думал, а идти еще было далеко, и ему пришлось два или три раза останавливаться, чтобы подтянуть ее повыше, когда она начинала сползать вниз.
— Я видела, как Онунд опирается на тебя вместо костыля. Ты такой сильный…
Так оно и было. Обычно Онунд легко и проворно передвигался на своей деревянной ноге, как будто она стала его частью, но временами обрубок краснел и начинал ныть так, что он не мог ступить на ногу. Для таких случаев у него был костыль, но чаще всего он пользовался услугами того, кто оказывался неподалеку. А Бьярни был как раз подходящего роста. И к тому же левша…
— Из нас вышел бы славный воин с двумя мечами, — сказал однажды Онунд, и они тренировались, то ли в шутку, то ли всерьез, а другие члены команды нападали на них. На самом деле Онунд был не таким уж и тяжелым. Но Бьярни не отказался бы поддерживать его, даже если бы капитан весил как морской лев.
