До линии костров осталось где-то сто метров.
— Как танки, ей богу, — предательская дрожь, при виде шагающих исполинов, прошлась вдоль спины, и остановилась где то в районе колен. Что-то очень захотелось отойти до ветра, предварительно скрывшись, где-нибудь в очень глубокой яме, или за очень высокой и толстой стеной.
До линии костров осталось где-то восемьдесят метров.
Пришла неосознанная мысль, что я лишний на этом празднике жизни, и вообще пора линять отсюда. Паника овладевала мной всё больше и больше. Что-то первобытное во мне кричало во всю глотку:
— Они ж меня раздавят! — ноги повернули меня в обратную сторону, и помимо моей воли понесли меня с этой поляны от греха подальше. Бежал я быстро, пока не упёрся в забор, и тут мой взгляд сквозь крупную ячейку рабицы наткнулся на серебристый бок моего вездехода, на новую, ещё пахнущую смолой баню, и сарай забитый сверхценным, по нынешним меркам, и дорогим вообще, имуществом.
До линии костров осталось где-то пятьдесят метров.
В голове у меня что-то щёлкнуло, и во мне зашевелился ну, очень большой, и очень злой хомяк. Моё, не отдам!
Хомяк, хомяком, но… Господи, ну почему же так страшно? Ну, не встречался я раньше с такими зверюгами, и никто на Земле тоже. А от далёких предков, в генной памяти только страх. Врут археологи, что хомо сапиенс съел мамонта. Ничуть не бывало. Да при виде таких туш аппетит пропадает, и здравствуй — диарея. Нет, не охотились предки на мамонтов, разве что падалью не брезговали.
Кое-как я взял себя в руки, и вернулся обратно.
— Пора, с богом, — я мысленно перекрестился, хотя совсем не верующий, и облив жидкостью для розжига, факел чиркнул зажигалкой. Разгоревшимся факелом ткнул в первую кучу сухих дров. Посмотрев, как к небу рвутся языки пламени вперемешку с чёрным дымом, я побежал к следующему костровищу. Последний костёр, тот, что крайний слева, я поджигал уже перед самым носом гиганта.
— Ага, не нравиться, — мои костры заметили, и животным, которым судьба выпала, идти прямо на них, остановились, и начали шумно вдыхать воздух. Детёныши, что шли между взрослыми, отстали ещё раньше и, ревя на всю степь, спрятались за мамашами. Вид растерявшихся животных придал мне храбрости и уверенности.
— Эй, уважаемая, долго стоять будем? — размахивая факелом, я сделал шаг вперёд и… увидел глаза на этой страшной и огромной морде. Большие глаза, с застывшими в них скорбью и печалью, как у наших российских бурёнок. Ну, как в такое тыкать огнём, жалко. Это же большой ребёнок. Но и ждать, пока до её мозгов дойдёт, что нужно поворачивать, времени нет, костры могут прогореть и потухнуть. И что тогда?
