Мюсли | страница 61



Бaнкир рассеянно перебирает книги, лежащие на столе.

— Хотел бы я знать, — говорит он, — каково это — быть писателем.

— Этого лучше не знать никому, — говорит Костя. — Если, конечно, хочешь жить, а не писать книжки. Современные писатели, я думаю, это понимают, на подсознательном уровне, и им хочется жить. Поэтому они делают вид, что пишут, а мы делаем вид, что читаем. Это и есть современная игровая культура, актуальное искусство или что хотите. Если писать по-настоящему, долго не протянешь.

— Если жить по-настоящему, тоже, — замечает банкир. Он раскрывает какую-то книгу. — Не для всех, не для всех, — читает он вслух. — Только для сумасшедших.

Костя кивает.

— Что более настоящее, чем сумасшествие?

— Да, — соглашается банкир. — Всё, что по-настоящему, — из области нереального. Может быть, в этот момент и сходишь с ума, когда начинаешь считать себя по-настоящему нормальным.

Костя внезапно съеживается, как от пощечины. Банкир этого не видит — он смотрит на ряды книг, мертвенно сияющие в электрическом свете. Разноцветные переплеты кажутся плотно пригнанной чешуей. Переливаясь, она создает иллюзию движения — словно это дыхание приподнимает огромный бок дракона. С первого этажа доносится взрыв пьяного хохота. Встревоженная тень, скользнувшая к креслу, превращается в кошку.

— Крыс ловила по подвалам, — говорит Костя обеспокоенно. — Как бы не отравилась.

— Вы их видели?

— Нет, — говорит Костя, — я-то по подвалам не лажу.

— Иногда хочется просто понять, — говорит банкир неизвестно кому.

— Это опасный путь, — отзывается Костя сухо. — Сначала захочется понять, потом — записать всё, что понял, еще потом — предложить свои записи человечеству, и пошло-поехало. Берите Синичкина, вас это отвлечет. К таким вещам нельзя относиться серьезно.

— По-настоящему? — уточняет банкир и улыбается.

— Да, — говорит Костя без улыбки. Банкир достает бумажник.

Несколько смятых десяти- и пятидесятирублевок лежат на кухонном столе рядом с чистой пепельницей. Светлый буфет, плакат, часы на стене слабо мерцают в бледном утреннем свете. Радио выключено. Где-то за стеной тяжело гудят водопроводные трубы. В кухне прибрано, пусто. По коридору стучат когти, и в щель от неплотно прикрытой двери просовывается морда Бивиса. Задумчиво постояв, он толкает дверь головой, входит, озирается. Печально смотрит на часы.

— Зарик, просыпайся, — сердито говорит Maйк. — Антибиотики пьют по часам.

Не шевелясь, Зарик что-то бормочет.