Мюсли | страница 2
— Зарик, а она на тебя посмотрела? — спрашивает у него Лиза.
— Вероятно, она же шла мимо.
— Как она на тебя посмотрела?
— Мимоходом, — и Майк хихикает.
— Дурак, — говорит Зарик. — Мудак и враг.
Лиза морщится.
— Мы, филологи, — говорит Зарик назидательно, — должны любить всякое слово. По определению.
— Это ты филолог, а мы нормальные.
Идущий мимо старикашка, в костюме и шляпе, слышит эти последние слова и вздрагивает. Не принимайте на свой счет, говорят ему дружелюбно. Старикашка с сожалением удаляется.
— Я пью за военные астры, — бормочет Зарик. — Тру-ру. Ты спишь и дышишь в огромной спальне…
— Какая херь, — говорит Лиза. — Разумеется дышит, раз спит. Не дышал
бы — был бы мертвым, а не спал.
— Да? — говорит Зарик. — Может быть, я что-то напутал. Я странно запоминаю стихи.
— Может быть, это мертвый сон, — говорит Майк.
— Это все равно, — говорит Зарик, — речь о женщине.
— Так она на тебя посмотрела?
— Нет, — говорит Зарик, — мне здесь совершенно не с кем разговаривать. Как она могла на меня посмотреть, если она в стихах, а я — в парке с двумя уродами?
Майк поджимает ноги и вскрикивает. Нет, говорит он, мне показалось.
Вскоре они допивают, встают и, потоптавшись, обмениваясь сигаретами, шаркая ногами, медленно идут прочь. Майк оборачивается и смотрит на оставленные бутылки. Глаза у него как зеленое бутылочное стекло. Потом он надевает маленькие черные очки.
Если смотреть на город и парк сверху, прямые улицы кажутся скошенными, деревья — кривыми, ртутная гладь воды в темном канале — неровной. Если посмотреть на город и парк с невысокой высоты третьего этажа, вместо искаженной картинки, домов и деревьев, останутся только неровные пятна: цвет, свет и тень, чугунный узор листьев — все более отчетливый по мере того, как близится вечер. Страница лежащей на широком подоконнике книги залита чернилами, они еще не просохли и густо и жирно блестят. Только по краям пятна блеск мутнеет, и сквозь него проступают буквы, разорванные тела слов.
Достаточно отвернуться от окна, чтобы ослепнуть в полумраке комнаты. Сначала видна только пестрая поверхность стен, потом — составляющие стены книги, очень много книг. Где-то в книгах теряется дверь, где-то очень высоко, в книгах, теряется темный потолок. Посреди комнаты задумчиво скребет старый паркет толстая такса.
У развернутого к окну кресла тяжелая резная спинка. Она так высока, что не видна голова сидящего в кресле человека, но человек хрипло дышит и кашляет. Дым от сигареты вздрагивает, когда дрожит держащая сигарету рука.