— А то слишком много в современных сериалах чернухи, порнухи и прочей нечисти, — сказал в назидание кинодеятелям генеральный прокурор.
С ним, естественно, все согласились.
Потом был небольшой, скромный банкет, где Басманов-Маковский, как всегда, остроумно шутил, даже два раза рассмешил Матвея Исаевича до слез. Матвей Исаевич похлопал Василий Сергеевича при всех своих нижестоящих начальниках по плечу, сказал, словно охранную грамоту дал:
— Если что, обращайся прямо ко мне.
Василию Сергеевичу хватило ума вовремя уйти с банкета, в друзья к прокурору не набиваться. Достаточно и того, что есть — держаться на коротком поводке, поблизости от «миски». Это неприятное для Василия Сергеевича сравнение, смеясь, придумал, и довольно давно, Артем. Басманов-Маковский на брата и на правду, грубую на слух, не обиделся. Артем правильно ухватил суть его отношений с властью. А благодаря чему же, как не способности искренне любить, как собака, любую власть, и плодится, и размножается род Басмановых, не потерялся в веках до сих пор?
Матвей Исаевич принял Василия Сергеевича сразу, еще раз выразил соболезнование по поводу убийства брата, уверил, что все силы милиции брошены на раскрытие этого преступления. Дело раскрыто в короткие сроки. Убийца свое получит.
— А я как раз пришел просить, чтоб много парню не давали, — сказал Василий Сергеевич: не таясь от прокурора, прямо в лоб, как искренний человек, которому скрывать нечего. — А еще лучше — отпустили бы его на все четыре стороны.
— Не понял тебя, — по-настоящему удивился, а не притворился бывший следователь, «расколовший» в свое время до основания не одного преступного «авторитета», ушлого взяточника, государственного казнокрада. — У тебя что, какие-то новые сведения о деле появились? Какие-то личные причины? Доказательства невиновности этого парня? Так ты расскажи. Советую ничего не скрывать от следствия.
— Бог с тобой, Матвей Исаевич, — вздохнул режиссер — серьезный, мудрый и смиренный, как монах на Соловках. — Разреши закурить?
Прокурор молча пододвинул к Басманову-Маковскому бронзовую пепельницу в виде крыльев какой-то птицы. Была птица, да нет ее, одни крылья остались, и кому они принадлежали — неизвестно.
Не нравились прокурору круги под глазами Василия Сергеевича, ох, не нравились. И усы по-боевому не торчат. Должно быть, спит режиссер плохо. Отчего бы это?
«Ну, я подожду, подожду, что ты скажешь, — словно говорил весь вид Матвея Исаевича — проницательного, недоверчивого, тоже мудрого. — А потом решу, верить тебе или нет. Если не поверю, уж извини, не товарищ ты мне, Василий Сергеевич».
